Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

Следуя библейским аналогиям, согласно которым при земном авторе еврейской книги творения — «Книги Бытия» — Моисее у нее есть и небесный Автор, сам Творец мироздания (Моисей же писал по внушению Святого Духа), можно предполагать и такую ситуацию, при которой и у «Глубинной Книги» могло быть два автора — земной (например, Валентин) и небесный (сам Праотец Глубина), что к еще одной связи — творения и его описания через общую, одну и ту же фигуру Творца того и другого.

Библейское наследие довольно отчетливо обнаруживает себя и у Валентина: абсолютной возможности–силе (δύναμις) отвечает Божья сила, которой был сотворен мир (ср.: Он сотворил землю силою Своею, утвердил вселенную мудростью Своею, и разумом Своим распростер небеса . Иерем. 10, 12; характерно участие в творении мудрости и разума, по крайней мере в свете учения Валентина.

Ср.: В началебыло Слово… в первой же фразе (1, 1) Евангелия от Иоанна или, в еще более подчеркнутом виде, начало «Книги Бытия»: В началесотворил Бог небо и землю (1,1: Берешит барά Элогим эт гашамайим вэ–эт гаарец , ср. ber… & bar ), где начало предполагает по сути дела еще «безвидность, пустоту и тьму над бездной», которой, однако, полагается предел — началом творения как ограничением, чему есть соответствие и в графике: начальная увеличенная буква «бейт» (2), с которой начинается первое слово «Книги Бытия» и, следовательно, всей Библии, по талмудической традиции отгораживает «то, что наверху» и «то, что внизу», т. е. то, что превышает и то, что не достигает пределов человеческого восприятия, а также и то, что было «до» начала, от того, что возникло в ходе творения. Мир строится как дом ( бейт, байт ), и три линии, из которых состоит буква «бейт», как бы отсылают к небу, земле и человеку между ними (имя Бога — Элогим — начинается с «алефа», непризносимой буквы, предшествующей «бейту» и отсылающей к невидимости Бога, его чисто духовной сущности, не вмещаемой миром–домом и его знаком «бейт». См. Щедровицкий 1, 28–29. — Иначе говоря, в Быт. 1, 1 речь идет о началополагающем творении, инициировании( initio "начало") этого мира–дома, как бы заключенного между двумя «бейтами» — верхним и нижним (пространственно), «после–начальным» и «до–конечным» (темпорально), — Богом, находящимся вне видимости и вне любых пространственно–временных ограничений. — Обозначение высоты (верх) и глубины (низ) характерно как для космогонических текстов архаичных традиций (ср. зачин вавилонской поэмы о сотворении мира, середина II тысячелетия до н. э.: Когда вверхуне названо небо , / А суша внизубыла безымянна / Апсу первородный, всесотворитель, ; Праматерь Тиа́мат, что всё породила , / Воды свои воедино мешали ), так и для более поздней русской и иных традиций.

Ср. у Кирши Данилова Высока ли высота поднебесная , / Глубока глуботаокиян–море , ставшее расхожей формулой песенного зачина, или в переводном вопросо–ответном полилоге Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста: Григорий рече: Кто первый наречеся на земли ? — Василий рече: Сатанаилъ наречеся первый […] — Василий рече: Что высота небесная, широта земная, глубинаморская. — Иоаннъ рече: Отец, Сынъ и Святой Духъ («Беседа трех святителей», известная в славянском переводе уже с X в., ср. «Изборник 1073 г.», а также пересказ «Беседы» в «Толковой Палее»). Сходный мотив в «приземленном» бытовом варианте встречается и в русских духовных стихах, ср.: Вырывайте скоро глубокпогреб! / […] / Вырывали глубокпогреб: / Глубиныпогреб сорока сажен (ср. также глубины погриб в духовном стихе, записанном в Смоленской губернии (Добровольский 1914), при А мы во глубачим погрип . Словарь смоленских говоров. Вып. 3, 31).

«Глубина книжная» —> «глубина книги» = «Книга Глубины» (ср., правда, с иной мотивировкой, глубокая песня , общее обозначение для исторических, протяжных военных и бытовых песен. СРНГ, 6, 1970, 206).

Ср. помимо глубинныя книги («Житие Авраамия Смоленского») такие примеры, как: Мысленаг(о) сего моря и глубиннаг(о)разумныма очима и таиныма вижю плавающаго ж в нем с корабли ово в тихость преходяще, ово потопляющего) люте волнение мира сег(о ). Корм. Балаш., 415 об. XVI в.;— Глубинныйзмии и проклятыи . Жит. Андр. Юр. 86* (ср.: глубный змии проклятый . Ж. Андр. Юрод. ВМЧ, Окт. 1–3, 137. XVI в. – XVII в. [ср. ведийского Ахи Будхнья , змея глубин]; а также «глубинного льва» — кита, см. Климент Смолят., 129. XV в. – XII в.); — Божиею силою и высость, и глубость, долгость и ширость, еже ес(ть)… видимаа же и невид(и)мая ж тварь, съдръжится . ВМЧ, Дек. 1–5, 229. XVI в.; — По глубимъся въпрашаимъ . Ио. Экз. Бог., ЗН. XII в.; — … и въ старости глубоцекъ Господу отъиде . Симеон, лет., 91; — Высочайши небесе ничтоже вемь. И глубочайшиада ничтоже знаю . (Чел. Ник. Добрынина). Суб. Мат. IV, 29. 1665 г., ср. глубокодольный и др. См. Слов. русск. яз. XI–XVII вв., 35–36.

См. Иванова 1982, 31.

Следует напомнить, что определение Господня суда как страшного, характерное и для «Жития Авраамия», и для фольклорной традиции духовных стихов о Страшном Суде, и для текстов типа «Беседы трех святителей», в библейских текстах, строго говоря, отсутствует. Образ Страшного Суда — своего рода поздняя контаминация двух других, неоднократно встречающихся в библейских текстах образов — суда Господня и страшного Господа (страха Господня ). К первомуобразу ср. 2 Пар. 19, 6, 8; Псл. 18, 10; 102, 6; 118, 75; Иер. 9, 24 и др. и многие косвенные примеры, в частности, в перволичной форме, когда субъектом речи и суда, о котором в ней сообщается, выступает Господь (ср. Быт. 15, 14; Исх. 6, 6; 12, 12 и др.); ко второму—ср. Вт. 10,17 ( Ибо Господь, Бог ваш […] Бог великий, сильный и страшный ); Псл. 46, 3 ( Ибо Господь всевышний страшен ); Псл. 88, 8 ( СтрашенБог в великом сонме святых, страшен ); Псл. 88, 8 ( СтрашенБог в великом сонме святых, страшен ), ср. Псл. 18, 10 ( СтрахГосподень чист, пребывает вовек ) и др. Страшнытакже имя Господа (1 Пар. 17, 27; Псл. 98, 3; Мал. 1, 14), его дела (Псл. 144, 6; Ис. 64, 3), сила (Ис. 10, 33), день его (Иоил. 2, 11, 31, ср. Мал. 4, 5), ожидание суда(Евр. 10, 27, в характерном контексте: Ибо, если мы, получивши познание истины, произвольно грешим, то не остается более жертвы за грехи, Но некое страшное ожидание судаи ярость огня, готового пожрать противников, 26–27), наказание от Бога (Иов 31,23), великолепие окрест Бога (Иов 37, 22).