Диана Виньковецкая - Ваш о. Александр

Мы сняли дом более или менее приличный, я сижу и разбираю приехавший багаж, дети пошли в школу, Яша на работе.

Я Вам кратко опишу наше летнее путешествие.

Как только захлопнулись за нами двери авиалинии «Эл Аль», мы сразу оказались в родной стихии гама, шума и неразберихи. «Вот мы и дома! — говорит Яша, — будто никуда не уезжали.»(Это на территории нью–йоркского аэропорта.) Все толкаются, орут, лезут без очереди. Первые израильские впечатления. Наш самолет долго стоит в очереди на взлет, и когда подходит очередь нашего самолета, то у религиозных евреев подходит время вечерней молитвы. Они как все бухнутся в проходы… и на колени. Стюардессы принялись призывать всех сесть на места. Никто и ухом не ведет. Они молятся. Стюардессы передают приказ командира: немедленно сесть на свои места и пристегнуться! Никакого повиновения. Тут выходит сам командир корабля с увещеваниями, сначала нормальными… — все то же самое, никто не поднимается — тогда он, чуть подождав и посмотрев на полное пренебрежение к его словам, злобно произносит: «Все равно будем взлетать, даже если вы себе разобьете лбы!» Через несколько минут самолет резко начал подниматься. Я подумала, не шваркнется ли он от накала страстей? Это было первое знакомство с взаимоотношениями в Израиле между религиозными и нерелигиозными людьми. Когда же объявили: «Начинается посадка в Лоте, приземляемся на Святую землю!», тут все захлопали, запели и религиозные, и нерелигиозные… «Шолом–Алейхем! Шалом… Шалом..Стали хлопать в ладоши, радоваться. Самолет стало качать от всеобщего вдохновения. Затем, при прохождении таможни, вижу, проходит единение: всех религиозных к парапету на досмотры, и только их чемоданы «шмонают», а остальные, в том числе и мы, спокойно проходят. Совместное пение закончилось. Почему? Оказывается, служащие фирмы «Эл Аль» ненавидят религиозных за препятствия, которые те чинят им, не разрешая летать по субботам, а «суббота» начинается в пятницу, а время‑то по всему глобусу разное, и во всем мире почти всегда суббота или пятница.

На фиолетовых холмах Святой земли много интересных взаимоотношений, все требует отдельных рассказов. Почти все бывшие наши ненавидят «проехавших мимо»— это нас. Один молодой солдат из Грузии вышел из нашей машины — «с выходом», когда узнал, что рядом с ним сидят «проехавшие». Нас возил по Израилю один бывший кишиневский геолог, который ездил на «бобике» по скважинам, которые разыскивают пресную воду, и прихватил нас, чтобы мы посмотрели первозданные красоты Святой земли. Были в Синайской пустыне, где горы из песка, будто в платьях. Послушали шорохи пустыни. Удивились геологическому чуду — линзе пресной воды, лежащей на Мертвом море. А в том месте, где провалились Содом и Гоморра, увидели настоящий новейший тектонический разлом. Видели жену Лота, превратившуюся в соляной столб. Когда подъезжали к Иерусалиму со стороны Иордании, куда завез нас этот геоло, (израильтяне на территории Иордании тоже ищут воду, этот заезд я Вам отдельно опишу), был закат, и представившийся Иерусалим пылал альпийским сиянием. Солнце освещало дома, стены, храмы, церкви, мечети, все стены строений из лунного туфа светились пурпурным светом. (Из израильского вулканического туфа даже современные строения неземной красоты.) Невидимые лучи разливались по всему Иерусалиму, и было всеобщее свечение. Это было символично. «Бог един».

После первозданных красот Израиля померк Рим, окаменел, даже Колизей показался меньше. Нас об этом предупреждали: «После фиолетовых холмов и синего воздуха Святой земли вам весь мир покажется провинцией». Но мы не поверили, пока сами не убедились. В Риме были совсем недолго. Яша хотел повидать своего старинного друга художника Мишу Кулакова [14] Михаил Кулаков — художник–экспрессионист, абстракционист. После переезда в Италию в 1977 году и до самой Яшиной смерти переписывался с Яковом. Вся переписка сохранилась в Яшином архиве. . Потом мы на поезде поехали во Францию.

В Париже нас встретил Володя Марамзин [15] Владимир Марамзин — писатель, переводчик, старинный друг Якова. В Ленинграде собирал и перепечатывал стихи Иосифа Бродского, был арестован. См. «Литературные дела КГБ». С 1975 года живет в Париже. в сером «Мерседесе» и крепдешиновой рубахе. Яша тщательно скрывал, что у него туфли за три доллара, а то бы совсем нас Володя запрезирал. Я старалась приодеться тоже в крепдешин, и «сам» одобрил мои наряды, хотя я тоже утаивала, что и почем купила. Но мы все равно опозорились — купили еду в обычном супермаркете и пришли с ней к Володе. Он к еде не притронулся — брезговал, мол, у вас в Америке есть не умеют (!), едят все подряд, а мы все только в деликатесных магазинах покупаем. Наташа Горбаневская [16] Наталья Горбаневская — поэтесса, журналистка, правозащитница. Сотрудница журнала «Континент», газеты «Русская мысль». Как и Павел Литвинов, участница протеста–демонстрации против ввода советских войск в Чехословакию. обозвала наше вино «клошарным»(но она мне понравилась, мы у нее жили, это я так пишу для описания парижского «завышения» над американскими «рэднеками»).

Опозоренные мы сидели, и пришлось идти в ресторан.

Вот как тлетворно влияет Запад: там были стихи, литература, загадочность, а тут — еда, одежда, «Мерседесы». «Два мира — два Шапиро.» А еще указываем: «Запад нас не понимает!», — кричит вовсю другой Володя — Максимов [17] Владимир Максимов — писатель, редактор журнала «Континент», общественный деятель. . А что понимать‑то, если объяснить никто ничего не может. И посмотреть‑то на нас со стороны противно. Тот с тем не разговаривает, этот того видеть не хочет, какие‑то кланы, ненависть, и в простоте друг другу слова никто не скажет.

А критика до вас доходит? Уму непостижимо, как оскорбляют друг друга и все как‑то по–мелкому. Максимов (Яша к нему хорошо относится) совсем потерял вкус — хоть бы кто сказал ему, разве можно так писать про Копелева [18] Лев Копелев — общественный деятель, писатель, сидел в лагере вместе с А. И. Солженицыным и является прототипом одного из героев романа Солженицына «В круге первом». : «Вам бы мои грехи!» Кто знает, у кого их больше, и кто возьмет на себя право такой бросить вызов?! Ну, разве можно сказать, что умный? И в его партийный журнал свое бесценное творение не дам. И ведь он как бы христианин. Я расстроилась его последней критикой.

А еще я вам расскажу про обед, который давал в замке–музее Монжероне в изгнанье — «Освенциме для картин»— господин директор музея Саша Глезер [19] Александр Глезер — общественный деятель, издатель, собиратель картин, директор русского «Музея в изгнании», Устроитель выставок, редактор журнала «Третья волна». . Сначала мы пошли на экс–курсию по замку, посмотреть на картины, подаренные художниками Глезеру для экспозиции, и разыскать творения, которые Яша дал господину директору для переправки на Запад, потому как последний был связан с разными дипломатическими каналами. Хорошо, что кроме кошки, которую привезли в музей для поедания мышей, нас никто не сопровождал и не слышал Яшиных комментариев. Картины были навалены кучами, кто‑то приходил, свое вытаскивал, разгребал, отбрасывая чужие мордами на пол. Ходили по картинам сапогами и тоненькими каблучками, оставляя следы. Давно стены замка не видели нашествия варваров из коммунистических стран. Разве Западу нас понять? Наши портреты, которые я очень люблю, рисованные Мишей Кулаковым, мы извлекли из общей наваленной кучи со шрамами насилия и по частям, радовались, что мой нос обнаружился! (Фима, тутошний художник–мастер, и Яша, возможно, их вылечат, реставрируют.) Представляете, с каким мы чувством присутствовали на обеде.