Моше Вейсман - Дварим

Ханина бен Доса, заслуги которого поддерживали весь мир, сам съедал за неделю только одну горстку

плодов этого дерева.) Тем самым он утверждал, что его решение, основанное на глубоком изучении Торы в

крайне неблагоприятных условиях, было определенно истинным.

Затем он обратился за подтверждением своих слов к ручью, намекая на свое превосходство в Торе над

другими мудрецами (Тору сравнивают с водой). По этой причине они должны были принять его мнение. В

конце концов, рабби Элиэзер приказал стенам дома учения рухнуть. Это означало, что собравшиеся

мудрецы, оспаривавшие его правоту, заслуживали уничтожения (Эйней Ицхак).

И, наконец, рабби Элиэзер объявил: “Если я прав, пусть Небеса подтвердят это!”

Раздался Небесный Глас: “Алаха всегда соответствует учению рабби Элиэзера”.

Тогда поднялся рабби Йеошуа и произнес: “Тора запрещает нам, решая алахические вопросы,

прислушиваться к Голосу Небес. Тора более не пребывает на Небесах, а устанавливается на земле

большинством мудрецов, ибо сказано (Шмот 23:2): “За большинством склоняться”.

Когда позднее один из мудрецов, рабби Натан, удостоился откровения пророка Элияу, он спросил его: “Что

же сказал тогда Б-г?”

Элияу отвечал: “Он улыбнулся (с удовлетворением) и воскликнул: “Мои сыны победили, мои сыны

победили”. (Небесный Глас был испытанием для мудрецов, чтобы проверить, согласятся ли они с мнением

большинства, как это приказывает делать Тора, или нет. И мудрецы выдержали это испытание.)

Рабби Элиэзер продолжал упорствовать, и мудрецы распорядились сжечь те предметы, которые он в тот день

объявил чистыми. Кроме того, они постановили отлучить рабби Элиэзера бен Гурканоса. Непреклонность

его позиции угрожала единству учения и соблюдения Торы.

“Кто пойдет к рабби Элиэзеру и скажет ему о нашем решении (при этом не разгневав его)?” — спросили

мудрецы.

“Я пойду”, — вызвался рабби Акива.

Он надел черные одежды (в знак траура) и сел на расстоянии четырех локтей от рабби Элиэзера.

“Что случилось, Акива?” — спросил его рабби Элиэзер. — Похоже, — произнес рабби Акива, — твои

товарищи отделились от тебя”.

Рабби Элиэзер все понял. Он разорвал свои одежды и разулся (ибо в соответствии с алахой отлученный

должен разорвать одежду и не имеет права носить кожаную обувь). Затем сел на землю и зарыдал.

Скорбь праведника привела к тому, что треть мирового урожая оливковых пальм, пшеницы и ячменя

пропала. В этот же день тесто, которое замесили женщины, прокисло.

Глава Санхедрина рабан Гамлиэль, бывший инициатором отлучения, плыл в этот момент по морю на

корабле. Океан забушевал, а волны величиной с башню грозили поглотить судно.

“Сдается мне, — заметил он, — в мире неспокойно из-за постановления в отношении рабби Элиэзера бен

Гурканоса”.

Он обратился с молитвой к Б-гу: “Властелин Вселенной, Ты знаешь, что я сделал это не ради личных

почестей или славы отцовского дома (чтобы доказать свое превосходство). Только ради Тебя я отлучил его,

дабы прекратить разногласия среди еврейского народа. (Мы знаем истинную цену ему; он является

величайшим мудрецом и святым человеком, но его позиция ведет к расколу Торы.)”

После этих слов море утихло.

Другой смысл стиха “Не на Небесах Тора” состоит в том, что великая мудрость Торы не пребывает среди тех,

кто посвятил себя светским наукам.

Мудрец Шмуэль учил: “Эти слова относятся к астрономам, всматривающимся в небеса (то есть, к тем, кто

проводит время в изучении астрономии)”.

“Ты сам являешься астрономом и, одновременно, великим мудрецом Торы!” — возражали ему люди.

Он пояснил: “Изучением астрономии я занимаюсь только в банях (то есть там, где о Торе думать

запрещено)”.

Евреи спросили у Моше: “Наш учитель Моше, ты утверждал: “Не на Небесах Тора и не за морями”. Тогда

где же она?”

Моше отвечал: “Она очень близка к вам, когда вы изучаете ее в домах учения; все то время, пока вы, изучая

ее своими устами, подготавливаете свое сердце для ее исполнения. (Если же только губы участвуют в

изучении, Тора никогда не приблизится к вам.)

Один из мудрецов рассказывал: “Однажды во время путешествия я встретил человека, который был

несведущ в Торе и ее заповедях и пренебрегал изучением Торы.

“Сын мой, — спросил я его, — что же ты ответишь своему Отцу на Небесах в день Суда?”

“У меня есть веская причина, — ответил он. — Я скажу, что Небеса не одарили меня умом для изучения

Торы”.

“А чем ты занимаешься?” — спросил я его.

“Я — рыбак”, — последовал ответ.

“Как ты работаешь?” — поинтересовался я.

“Мне дают лен, — объяснил он, — из которого я плету сети. Я бросаю их в море и ловлю рыбу”.

Я сказал ему: “Ты достаточно смышлен, чтобы плести сети и ловить рыбу. Как же ты можешь говорить, что

не понимаешь Тору, в которой сказано: “Ибо слово очень близко к тебе, в твоем сердце и в твоих устах (оно),

чтобы исполнять его (Дварим 30:14)?”

Он пал ниц в искреннем раскаянии, и я успокоил его: “Сын мой, много есть подобных тебе, кто представит

оправдания в день Суда. Но Б-г не примет их”.

Моше говорит в заключение, что если человек соблюдает Тору, то удостоится вечной жизни

В благословениях и проклятиях Моше обещал, что если евреи будут соблюдать Тору, то насладятся

материальным благополучием и миром; в противном случае их ждут физические страдания. Сейчас он

напомнил им, что при соблюдении Торы они удостоятся “жизни” — близости к Ашему, означающей вечную

жизнь. Выбор целиком в руках человека.

“Я призываю небеса и землю быть свидетелями, — завершил свою речь Моше, — что вы изберете путь

жизни, путь Торы, чтобы жили вы и ваши потомки.

Ибо Тора, которой вы занимаетесь, есть ваша жизнь в этом мире и долгота ваших дней в Грядущем Мире.

В конце изгнания вы соберетесь вместе и станете жить в Земле, которую Б-г обещал Аврааму, Ицхаку и

Яакову”.

Как только Моше закончил говорить, евреи вернулись в свои шатры.

Моше успокаивает евреев, обеспокоенных его неминуемой смертью

Небесный Глас открыл Моше в день его смерти: “Тебе осталось прожить всего день”. Услышав это, Моше из

лагеря левитов (где стоял его шатер) направился в лагерь израэлитов, чтобы попрощаться с евреями и

успокоить их, встревоженных его неминуемой кончиной.

Скромность Моше была так велика, что он считал своим личным долгом попрощаться с народом.