Василий Никифоров-Волгин - Заутреня святителей

Литературный отшельник, ни на кого не похожий и никому не подражающий, Никифоров-Волгин находит свои духовные удовлетворения в слиянии с глубоко затаёнными настроениями русского народа. Его голос тих, в то же время внушителен. Кажется, будто у него весь ящик стола, чуть ли не целый шкаф наполнен записями, подслушанными речениями, и «чудится, что все мы на росстани-пути стоим», что «над природой человек озоровать стал», что и «литургийный хлеб стал теперь ржаным, — почернело Тело Христово», будто наступила мировая ночь, а «никогда такой древней не кажется земля, как при ночном ветре, среди поля». Отлично и близко знакомы этому писателю упования, быт, верования народа: «в деревне масленичный понедельник назывался — встреча; вторник — заигрыши; среда — лакомка; четверг — перелом; пятница — тёщины вечёрки» и т. д. Хорошо в народе называют масленицу: Боярыня, Царица, Осударыня, Матушка, Гулёная, Красавая, — прозвища дорогие сердцу Никифорова-Волгина.

Превосходны его эпитеты: у солдат красноармейцев «неумолимые руки», у электрической лампочки «душный свет», седые волосы священника напоминали «горький ветхозаветный пепел». Центральной частью последней книги Никифорова-Волгина «Дорожный Посох» стоит скорбная повесть о странствовании и муках священника: его моления, чёрные зрелища надругательства над церковью, иконами и службой. Потрясает рассказ рыжего детины о том, как бывший семинарист кощунственно решил причастить народ самогоном. Временами казалось: русский народ раскрестился. Но не надо отчаиваться, — были и есть знамения и благодатные примеры: по лесным чащам, в подземельях, тайных монастырях и церквах, запрятанных по лесным чащобам, встречаются молельщики, ищущие правды: «Мы, батюшка, в Москву идём… О Боге хлопотать… чтобы это Бога нам разрешили…» Свершаются «светоподательные подвиги»: Господь струями иорданскими поможет омыть потемневшее лицо земли, и всплеснётся вода подо льдом.

Кроме большой повести так и называющейся «Дорожный Посох», в этой книге чудесные воспоминания детства: Крещение, кануны Великого Поста, Великая Суббота, Радуница, Отдание Пасхи и превосходный рассказ «Яблоки». Книгу Никифорова-Волгина надо читать не раз, её следует, — во всяком случае, — прочесть дважды — так много в ней словесных чудес, искренних признаний, метких наблюдений и ещё знания, неведомого большим городам, утрачиваемого с каждым днём всеми: это надо воскресить, к этой сокровищнице следует приникнуть ласковым и сторожким ухом.

В речениях, народных приметах, религиозном подъёме, звучащем в произведениях Никифорова-Волгина, таится великая сила преданий, образов прошлого, голосов истории. С былым, ушедшим, далёким Никифоров-Волгин связан крепкой, неразрывной пуповиной.

Сергей Нарышкин

Журнал «Для Вас». [Рига]. 1939. N 14. С. 14.

Когда истомлённый бестолковой городской сутолокой случайно попадаешь в деревню, тебя охватывает совершенно непередаваемое чувство тишины и светлой грусти. Не той, создаваемой пробковыми перегородками, закрытыми дверьми и окнами надуманной, технической тишины, а внутренней глубокой примирённости. Когда не надо торопиться, смотреть каждую минуту на часы, бояться куда-то опоздать, не успеть чего-то сделать. И грусти, — не больной, не острой о чём-нибудь определённом. А вообще: ни о чём и обо всём.

Такое приблизительно чувство охватывает вас при чтении книги В. Никифорова-Волгина «Земля Именинница».

Маленькие рассказы-отрывки. Тихие, благостные, о старых, уже мало где и редко соблюдающихся обычаях, нехитрой неспешащей жизни, маленьких горестях и радостях простых людей. И надо всем — скупое и ласковое русское небо, свет вечерний — мягкий, прощающий и тихий.

Чудесен язык книги. И не случайно в одном из первых рассказов мы читаем о том, как мать мальчика, от лица которого идёт повествование, говорит: «Не произноси ты, сынок, слова этакого нехорошего: форсить! Деревенского языка не бойся, — он тоже от Господа идёт».

И Никифоров-Волгин не боится этого деревенского языка. Он его бережёт и лелеет. Но — не скупой хозяин — он щедро раздаёт его всем, кто может оценить и понять всю красоту и звучность этого языка и потому по всей книге как драгоценные камни разбросаны чудесные, полновесные, звонкие русские слова. Это не нарочно выхваченные из словаря Даля выражения, а подлинный народный говор, с которым автор вырос, сжился. И чувствуется, что он не может иначе говорить и думать.

Прекрасное заглавие у книги — «Земля Именинница». И в заглавном рассказе мать объясняет мальчику, как по народному поверью земля празднует свои именины.

«Накануне праздника мать сказала:

— Завтра земля именинница.

— А почему именинница?

— А потому, сынок, что завтра Троицын день сойдётся со святым Симоном Зилотом, а на Симона Зилота — земля именинница: по всей Руси мужики не пашут».

Какой простой и замечательный образ: земля именинница! Троица, зазеленевшие берёзки, торжественная служба в деревенских церквах и чистая неомрачённая радость мальчика, вдыхающего полной грудью благоухание распустившейся весенней природы.

Только русский народ мог создавать такие необычайные по своей простой и радостной красоте поэтические образы. Возьмите, например, все наши названия Богородичных праздников. Иконы Божией Матери «Утоли моя печали», «Всех скорбящих Радость» или «Благоуханный цвет»! Это не только вера, не только религия, каноны и уставы. Это и душа народа, песенность, величайшая поэзия.

Большевики отняли у народа эту поэзию. А что они могли дать взамен? «Полфунта хлеба, четверть фунта мыла и полбутылку керосина — на едока».

Но не всё в этой книге радостно, чисто и не омрачено, как в первых нескольких рассказах. И дальше мы видим отражения революционной бури, смятение умов, потрясение тихого уклада, разрушение старой, устоявшейся, благолепной, неторопливой жизни.

В рассказе «Архиерей» очень хорошо рассказано обо всём этом.

«Святые врата ограды распахнуты настежь… Вратаря нет, и закрыть их некому. Давно уже ушла из монастыря вся братия. Кто в мир, а кто и мученическую смерть приял…».

И епископ Палладий, оставшийся в монастыре вместе с семидесятилетним келейником Илларием, «сутулясь, ходит по молчаливым покоям и думает словами ветхозаветного пророка: «Отверг Господь жертвенник Свой, отвратил сердце Свое от Святилища Своего, предал в руки врагов стены чертогов Его…»

И так ярко рисуются эти страшные смятённые дни, когда мы читаем в рассказе беседу архиерея с келейником.

«— Ну что, Илларий, как живут в миру-то?

— Мятётся мир, владыко святый… Волнуется море житейское, воздвизаемое зря».