Александр Летуновский - Вразумитель вождей. Жизнь и подвиги Преподобного Сергия Радонежского

К беседующим подошёл Михей и поклонился.

— Трапеза готова.

После трапезы митрополит и игумен вернулись в келью и продолжили беседу.

— Поведай мне, как вы тут живёте, как поучаешь братьев своих, — поинтересовался митрополит.

— Нет, владыка, я никого не поучаю. У нас все равны. Учу я их делами своими. Кто стар али слаб телом, для того работу делаю: колю дрова, ношу воду, копаю огород, иногда готовлю пищу, помогаю ставить кельи. Стараюсь облегчить братии трудную жизнь пустынную. Иногда братья мне в том помогают. Указую пример братии в молитве, в посте и бдениях.

— Понимаю я так, что ты стараешься жить по правилам общежития?

— Так, владыка, о том и братья многие меня спрашивают: почему мы не живём общиной? Говорят они, что монахам следует жить общиной, чтоб у всех всё было общее, и молитва, и труд, и пропитание, и невзгоды, и радости. Братья не должны прятаться по своим кельям-домикам и жевать каждый свой кусок, когда в соседней келье голодают. Перед Богом все равны. У батюшки моего Кирилла, царствие ему небесное, было много книг. Читая жития святых, постиг я, что мы приняли от греков монашество в форме особожительства, и только спустя пятьдесят лет после крещения Руси Бог воздвиг между нашими монахами Антония и Феодосия Печерских, которые ввели у нас общежитие.

Митрополит, давно размышлявший о введении в русских монастырях общежительства, был обрадован, что нашёл единомышленника, тем более такого славного игумена, известного во многих местах. Немного помолчав, он ответил:

— Истину молвишь, друг мой. Нестор говорит, что когда Феодосий, а было то отнюдь не прежде 1051 года, пришёл из своего Курска в Киев, чтобы постричься в монахи, то ни в одном монастыре не был принят по причине своей бедности. Так было в монастырях особожительных, в которые принимали не иначе, как со взносом денег. Однако, будучи неутомимым тружеником и сильным молитвенником, Феодосий стал учеником Антония, который сам почти постоянно пребывал в пещере, стал его руками и сердцем устрояемой Киево-Печерской обители. Там спустя семьдесят пять лет после принятия нами христианства Феодосием Печерским было введено монашество в подлинном и истинном виде общежития. Но общежитие не имело у нас той судьбы, чтобы совершенно вытеснить собою особожитие и потом навсегда остаться единственной формой нашей монашеской жизни. Постепенно общежитие снова исчезло из наших монастырей и уступило место особожительству.

Сергий, заметив, что митрополит заинтересовался его замечаниями об общежитии, решил развивать эту тему:

— Теперь на Руси воздвигается много новых монастырей и во всех устанавливается особожительство братьев. Однако это не соответствует понятиям истинного, строгого монашества, которое предусматривает полное отречение человека от мира, следовательно, от всякого стяжания, от всякой собственности.

— Каноническое правило предписывает: «монахи не должны иметь ничего собственного», — добавил митрополит Алексий. — Надо, чтобы было как в первоначальной общине всех христиан, никто ничего не называл своим, но всё у всех было общее, иначе неизбежны между людьми распри и ссоры, как говорят святые Василий Великий и Иоанн Златоустый, и невозможно между людьми единодушие, как говорит Феодор Студит.

Видя полное совпадение мыслей и взглядов, Сергий решился и предложил:

— Владыка, вводить надо в наших монастырях общежитие.

— Я так же мыслю, — согласился митрополит. — Пришло время восстановить истинное, строгое монашество. Однако большинством монахов это не будет встречено с готовностью и радостью. Чтобы подействовать на них, придётся нам прибегнуть к авторитету Патриарха, который бы своим голосом верховного пастыря Русской Церкви подтвердил и одобрил наше благое предприятие. Для того я смогу получить его благословение.

Прозвучали три удара в било, призывающие братьев на вечернюю молитву. Митрополит Алексий и игумен Сергий направились в церковь, за ними потянулись из своих келий все насельники обители. В тот вечер службу в уединённой лесной обители совершал сам митрополит. После окончания службы и завершения всех дел святитель Алексий и игумен Сергий вернулись в келью. В эту ночь они не сомкнули глаз и до утра вели беседу. С тех пор они часто встречались, и святитель нередко советовался с игуменом обо всём, что касалось церковных дел. Вместе делили и радость, и горе, вместе служили Церкви и родной земле. Тесная дружба соединяла их до конца жизни.

«Не Спасской обители, созданной усердием и богатством Великого князя, суждено было сделаться главною и знаменитейшею в ряду всех обителей московских, а обители, основанной трудами и слезами, и молитвами смиренного инока Сергия. В этом отношении судьба Свято-Троицкого Сергиева монастыря имеет большое сходство с судьбою монастыря Киево-Печерского, точно так же, как в житии самого Сергия будто повторились некоторые черты из жития Феодосия Печерского» — так писал Митрополит Московский и Коломенский Макарий в многотомном труде «История Русской Церкви».

Всё больше людей посещали Сергиеву обитель, чтобы получить у её дивного игумена защиту, помощь, добрый совет или спасение. Постепенно по всем окрестностям распространилась молва о чудесах и знамениях, в которых проявляла себя благодать Божия. Эти великие дела Сергий совершал тихо, как «святое послушание», возложенное на него Господом. Приходившие к нему вместе с водой из его дивного источника получали утешение и ободрение. Возвращаясь в свои края, они по каплям делились святой водой с другими. О некоторых чудесах угодника Божия Сергия поведал нам его ученик Епифаний Премудрый.

Была поздняя осень. Листья облетели, днём моросили дожди, а по ночам становилось холодно, по небу ползли тучи, предвещавшие снег, дул холодный ветер — предвестник заморозков.

В поселении, затерявшемся в лесной глуши на берегу маленькой речки, было всего семь домов. Все небольшие, приземистые, в два-три окошка, крытые соломой. У каждого дома хозяйственные постройки. Поселение появилась недавно, потому в нём ещё не было заборов.

Из дома, стоявшего на самой окраине, вышел мужичок средних лет, по-крестьянски крепкий. Пробежав под моросящим дождём, зашёл в соседний дом.

В сенях, освещаемых лучиной, на обрубке бревна сидел хозяин дома Еремей. Толстая холщовая рубаха не скрывала его худобы. Лицо было серого цвета, большие глаза полны печали, борода всклокочена. Натруженными жилистыми руками он ремонтировал старенький хомут.

Скрипнула дверь, в сени проник сырой холодный воздух, и вместе с ним вошёл сосед. Еремей мельком взглянул на него.

— Входи, Иван, входи.

— День добрый.

— Здоров был, — отозвался Еремей и, как бы извиняясь, добавил: — В избу не зову, там жинка с дитём мается.