Борис Ганаго - Чудик

Слава Богу за всё!

Отец Павел собрался читать молитвы перед исповедью, но заметил подъезжающий к лагерю автомобиль. Он остановился, ожидая. Каково же было изумление всех присутствующих, когда увидели Серафима и Раю, помогающих выбраться из машины Леониду.

Опираясь на костыли, явно смущаясь и что-то преодолевая в себе, Лёня подошел к исповедникам. Ему подставили стульчик, но он отказался.

Отец Павел кивнул головой и начал молиться. Обычные молитвы и предваряющие великое таинство слова здесь, под бездонным небом, звучали особо значимо и впечатляюще.

Собравшихся оказалось не просто много, а очень много: и деревенские жители от мала до велика, и молодежь из летнего лагеря.

Все стояли благоговейно. При наименовании грехов сначала тихо и нестройно, а потом все стройней и стройней раздавалось:

— Каюсь, Господи, прости мя, грешного.

Отец Павел, завершив молитву, направился к палатке и предложил последовать за ним Леониду. Но Лёня, прежде чем приступить к исповеди, попросил прощения у всех, подошел к костру и, перекрестившись, бросил в него книгу Комарихи.

Все замерли, наблюдая. В наступившей тишине было слышно легкое потрескивание разгорающегося огня. Потом черный густой дым взвился в вышину, и, наконец, яркое пламя торжествующе осветило лицо Леонида.

Быть может, не всякий из свидетелей понимал суть совершаемого в эти мгновения, но каждый сердцем, духом своим чувствовал промыслительность происходящего.

Леонид еще раз перекрестился и вошел в палатку за отцом Павлом. Он пробыл там долго и вышел, вытирая слезы, но радостный и счастливый.

Исповедь продолжалась почти до рассвета. Ожидающие своих минут порой засыпали на надувных матрацах. Их будили, когда подходила очередь, потом они ложились опять.

Лишь один батюшка трудился всю ночь не смыкая глаз. Но усталости на его лице никто не замечал. Он весь излучал любовь, сострадание и радость.

Это была необыкновенная, Богом данная ночь.

Ах, эта свадьба, свадьба,

Свадьба пела и плясала…

Да, пели и плясали задорно и лихо, но без пьяного разгула. Словно после венчания особый дух посетил каждого. Когда тут раньше венчались, кто вспомнит?

И стар и млад любовались красотой таинства, слушая хор, думали о чем-то сокровенном. Старшие вздыхали, что у них отобрали такую благодать, а в юных сердцах зарождались думки непременно в свой час постоять под дивным венцом.

А какой радостью сияли глаза Тамары! Такой лучистой ее никто не видывал. Семен прятал свое волнение, но счастье не спрячешь, да и надо ли его прятать? Эти мгновения достались молодоженам дорогой ценой.

На застолье говорилось обычное: желали счастья, множества деток, дружно кричали молодым “горько!” И те застенчиво, но охотно целовались, хотя и в этих соприкосновениях читались целомудрие и трепетность.

На следующее утро вместе с родителями, которые были на свадьбе, уезжал Серафим. Каково же было их изумление, когда они увидели ребят, парней и девчат, пришедших проститься с их сыном. Деревенские жали ему руку и звали приезжать к ним. Родители не верили своим глазам. Особенно поразила их Рая, сказавшая Серафиму:

— Нет, ты не Чудик, а чудо. Ты помог мне наполнить смыслом мою жизнь.

Ее поправил Николай, посмотрев на провожающих:

— И не только твою.

К Серафиму тянули свои руки и Рыжий, и Гриша.

Еще удивительнее было появление Леонида на костылях. Он подобрался поближе к уезжающему и хитро прошептал:

— А Буян перестал выть.

— Когда?

— Сразу же, как я сжег книгу.

— Где ты ее нашел?

— Да в сарае, за конурой.

Они дружески улыбнулись друг другу.

— Прости меня, — попросил Лёня.

— Спасибо тебе. Приезжай!

— И ты прости, — сказал Серафим и обнял его.

Когда машина миновала деревню, их встретили на пути ребята из лагеря. Матери вручили букет полевых цветов, а батюшка благословил их в путь.

Все долго прощально махали друг другу руками, а Серафим шептал:

— Слава Богу за всё!