Борис Ганаго - Чудик

Вошел Серафим, поздоровался.

— Чего тебе? — настороженно спросил Леонид. — Зашел узнать, чем помочь.

Лёне хотелось гордо заявить, что и без него обойдется, но помощь пришлось принять, куда денешься? К тому же Серафим спросил:

— А если бы со мной так случилось, ты бы помог?

Лёня промолчал.

Без лишних слов Серафим осторожно и ловко делал необходимое, как опытная сиделка, вернее, как опытный медбрат. Открыл окно, помог умыться, поставил еду.

— Тетя Тамара прислала.

Леонид собирался отказаться, но каша и биточки так вкусно пахли, что он быстро все съел.

Серафим закрыл окно, собрал посуду и тихо вышел. Лёня прошептал вдогонку:

— Спасибо, — глаза его увлажнились.

Лёня был не на шутку встревожен: по ночам стала выть его дворняга. Мать вздыхала:

— Ох, не к добру это, не к добру…

Леонид и сам где-то читал, что такое бывает перед большой бедой — болезнью или смертью. Даже слышал, как в Спитаке, накануне землетрясения, несколько ночей выла собака. Вот и Буян завыл. Что-то жуткое было в этом вое.

Может, заболел? Мать осматривала его всего, проверяла, нет ли занозы в лапах. Нет. Внешне пес был здоров, только поглядывал жалобно, повизгивал, словно жалуясь. А по ночам выл протяжно, к небу взывая.

— Когда это началось? — пытался восстановить в памяти события Лёня.

Не зная, чем себя занять, он, словно на экране, мысленно прокручивал день за днем минувшие недели. Но очередность эпизодов перепутывалась в сознании, а главное, их суть, смысл оставались для него сокрыты.

Почему воет пес? За что он пригвожден к постели, закован в гипс? Неужели за то, что замахнулся на крест, нарисованный при освящении на стене?

Говорят, нет ничего случайного. Теперь он беспомощный лежит под этим крестом, и мать, оставляя одного, троекратно крестит. Первое время Леонид возмущался, грубил ей, называл темной бабкой, а она все равно крестила.

Как-то он задремал и в полудремоте ощутил особую свежесть. Открыв глаза, он догадался: мать окропила его святой водой. Голос тайного советника вопил внутри:

— Запрети! Пошли ты ее!

Но ему почему-то не хотелось больше кричать на мать. Иной раз он делал вид, что спит, когда она шептала над ним молитвы. После них на душе было мирно. Но этот невыносимый вой…

Лёня с опаской ожидал каждой ночи, почему и решил поделиться с Серафимом своим беспокойством о странном поведении Буяна. К тому же надо о чем-то с ним говорить. Неудобно так: приходит несколько раз в день, переворачивает его (матери не справиться), обмывает. Все молча. Только когда еду подает, старается незаметно ее перекрестить и что-то шепчет, едва шевеля губами.

Нехорошо молчать, да. Вот Леонид и рассказал про вой Буяна. Что с ним могло случиться?

Буян и был тем самым псом, который бросался на Серафима, едва не сваливая набор. Потом они подружились. Собираясь к больному, Серафим прихватывал какой-нибудь кусок и для Буяна, так что тот прыгал, радуясь его приходу. Что же происходит с дворнягой?

Серафим всегда во всем пытался найти некий духовный смысл. Но как о нем говорить с Лёней? У них же противоположные взгляды, позиции, цели. Однако Серафим, воспользовавшись моментом, спросил:

— Где ты хранишь книгу по магии, доставшуюся тебе от Комарихи? — А причем тут книга? — Как причем? Каждая строка хранит чувства, мысли, которые были у написавшего ее, тем более целая книга. Она, словно волшебный сосуд, таит в себе либо зло, либо добро. Открой его — и дух вырвется на волю.

Если душа автора была отравлена страстями, то они заразят и душу читающего, даже если написавший их уже давно на том свете. Вокруг его книги вьется рой бесов. Вот как: источника нет, а зараза летит. Так доносится до нас свет мертвой звезды.

— Смотри, как заливает! Только уши развесь, — нашептывал знакомый голос. Но Лёня изнывал от скуки, лежа целыми днями один. Он был готов слушать что угодно, лишь бы избавиться от томящей пустоты.

Серафим, выдержав паузу, продолжил:

— И, наоборот, книги, написанные человеком с чистой, верующей душой, освящают. Святые отцы, авторы удивительных духовных творений, чувствуя, что чей-то взгляд коснулся их строк, молятся о читающем. Вокруг Евангелия витают светлые ангелы.

Серафим вернулся к щекотливому вопросу:

— Так где же колдовская книга? — Не знаю, — сурово пробурчал Леонид. — Мать куда-то вынесла, когда дом освящали. — Не догадываешься, куда? — Нет, а что? — Слышал я от кого-то или читал, не помню. Где-то в пригороде стала выть собака, как Буян. Хозяин даже священника звал. Дом освящали. Несколько дней помолчит пес, а потом опять. Батюшка и посоветовал осмотреть двор, пристройки — нет ли там чего нечистого.

Хозяин нашел пленки с дикой музыкой, от которой в доме цветы вяли. Он их вынес в сарай. Собака и стала выть. Может, и у тебя так?

Лёня согласно кивнул:

— Спрошу у матери, куда задевала. — Книгу сжечь надо. Знаешь, когда я Бога искал, со мной всякое случалось. Как-то в йогу занесло. Слава Богу, Господь оборонил. Все сочинения разных гуру выбросил, а до того потоком они шли ко мне. Только успевай читать.

Однажды мне подарили трехтомник по белой и черной магии. Ну, белой она для соблазна называется. Магия не может быть белой, вся она черная.

Я раз-другой полистал ее, но читать не стал, словно кто-то хранил меня от этой напасти. Пришла подсказка — избавиться. Вышли мы в поле с друзьями, развели костер и сожгли. Потом я на исповеди покаялся, что в руки брал эту пагубу.

Еще мне как-то достался череп. Я его на письменном столе держал. Поглядывал иногда, о тайне бытия размышляя.

Древние говорили: помни о смерти! Да, помнить надо о ней, чтобы жизнь не зря прожить. Глядя на череп, я невольно думал о временном и вечном. Мальчишкой мечтал “о доблестях, о подвигах, о славе”, а глядя в пустые глазницы, все представлял по-другому.

Что слава? — фейерверк, вспыхнувший на мгновение. Посверкал — и погас.

Что власть? — щекотание самолюбия. Может быть, человек, чей череп пылился на моем столе, был когда-то правителем? У его ног простирались сотни слуг. И что? Где теперь обитает его душа?

А доблести — в чем? Все материальные победы, да и вообще всё материальное — временно. Вечен только дух любви.

Так мне думалось при взгляде на чьи-то останки. Потом один добрый человек посоветовал мне предать череп земле. Мы же из праха земного созданы и в землю должны вернуться. Так Создателем дано. Я подумал: “Может, кому-то плохо, что его кости где-то пылятся”. Подумал-подумал, и закопал череп на опушке леса, помолившись о неизвестной душе…

Ты узнай у матери, куда она книгу задевала, — напомнил Серафим и, перекрестившись, вышел.

Лёня, обдумывая услышанное, задремал. Разбудил его вой дворняги.