Филипп Дженкинс - Войны за Бога. Насилие в Библии

В 1730 году Мэтью Тиндаль опубликовал наиболее систематический труд с критикой представлений об авторитетности Библии «Христианство старо как мир», который некоторые прозвали Библией деиста. По профессии Тиндаль был судьей, и его особенно волновало международное право и конфликты между странами, в том числе такие явления, как пиратство и нерегулярные военные действия. Он действительно понимал вопросы, связанные с завоеванием и оккупацией, лучше многих библеистов, бывших до него или появившихся после. Он также глубоко верил в теорию естественного закона Гроция{295}.

Мы уже упоминали о том, как Тиндаль критиковал тексты о завоевании Ханаана с их потенциальной возможностью служить оправданием для милитаризма и империализма позднейшего времени, но его мысль глубже: он находит в Библии преступления против разума. Сначала Тиндаль вводит простой принцип: «Даже когда буквальный смысл Писания совершенно очевиден, он не должен противоречить тому, что Разум говорит нам о природе и существе Бога». Если принять этот принцип, при чтении Ветхого Завета нужно непрерывно заниматься удалением сорняков. Фактически, отмечал он, в Библии многое перевернуто с ног на голову: «Чем более святого мужа представляет Ветхий Завет, тем более дико его поведение». Разум требует иного. Тиндаль считал, что эти противоречия порождены помрачением ума или чьим-то коварным корыстным интересом: «Без сомнения, порочным священникам было выгодно представить Бога в искаженном виде и привести в одном Завете такие правила, которые противоречат содержимому другого, который они тоже, дай им волю, могли бы использовать для своих целей»{296}.

Тиндаль постоянно возвращался к теме покорения Ханаана. Он видел не только то, что акты насилия, сопровождавшие завоевания, были ненужным зверством, но и то, что любая попытка оправдать их порождала все более глубокий абсурд. Быть может, рассуждали апологеты, Бог использовал ханаанеев для устрашения других, чтобы прочие народы не повторяли их преступлений. В таком случае, говорил Тиндаль, Богу нужно было действовать чудесным образом, чтобы всем ясно показать, что истребление народов производил он сам. Он бы не использовал для этого израильтян, у которых здесь были свои корыстные интересы — захватить землю. Кроме того, Бог должен был бы дать ханаанеям понять, что это наказание свыше, и тогда они не стали бы сопротивляться евреям, выступавшим в роли служителей Божьих. «Иначе разве не сложилась бы там ситуация, когда действуют два противоположных права: право евреев, укрепленное откровением, лишить ханаанеев жизни и право ханаанеев, опирающееся на естественный закон, защищать свою жизнь?»{297}

Как бы там ни было, продолжал Тиндаль, наказывая ханаанеев, израильтяне сами совершали преступления против человечности:

Если Бог наказывал ханаанеев за то, что они нарушили естественный закон, как мог он потребовать от израильтян действовать вопреки тому же закону, велев им убивать мужчин, женщин и детей, которые не причинили им ни малейшего зла?.. Как мог Бог в этом случае выбрать людей, столько же склонных к идолопоклонству, как и сами ханаанеи?{298}

Вместе с другими деистами Тиндаль оказал глубокое влияние на либеральных христиан. Среди прочего, знаменитая фраза Джефферсона о «стремлении к счастью» как фундаментальном праве человека, вероятно, объясняется влиянием Тиндаля. Его труды также заметно поспособствовали тому, что библейская критика обрела право на существование. Одним из его известных учеников был Герман Самуэль Реймарус, основоположник немецкой школы высшей критики. Подобно Толанду, Реймарус насмехался над ортодоксальными апологетами, оправдывавшими убийство ханаанеян. Кто, спрашивал он, всерьез поверит, что израильтяне осуществляли Божью справедливость, когда убийцам это преступление приносило такую великую выгоду? Допустим, продолжал он, ханаанеи были грешнее всех на свете, но свидетельство об их грехах оставили только те люди, которые их уничтожили, а потому в их интересах было дать подобное объяснение трагедии. Очевидно, не только сегодняшние многоопытные критики отмечают в Библии такие места, которые звучат как военная пропаганда{299}.

Во времена Толанда западный мир уже мучительно искал новые подходы к Писанию, и к началу XVIII века широкое распространение получили некоторые радикальные подходы. Деисты утверждали: хотя Бог и сотворил наш мир, священные книги и традиции были порождением культуры человека и несут на себе печать ограничений иных эпох. Появились ученые, критически исследовавшие Библию, которые сделали вывод о том, что Библия создавалась на протяжении долгого времени, а ее самые ранние слои относятся к периоду крайне жестоких нравов. И потому, говорили критики, современным верующим не следует думать, что жестокие повествования о покорении Ханаана обладают духовным авторитетом для позднейших поколений. Услышав такие рассуждения, ортодоксальный верующий должен был бы спросить: «Вы что, считаете, что в нравственном отношении стоите выше Бога?» А скептик мог бы сказать в ответ: «Если Библия верно приводит слова Бога, то я действительно выше, а если нет, почему я должен относиться к ней с таким почтением?»

Подобная критика потенциально могла разрушить до основания идею авторитета Библии. Как только мы согласились, что человеческий разум и нынешние нравственные стандарты позволяют нам судить повествования о покорении Ханаана, что мешает нам приложить этот же подход к любому другому библейскому отрывку — и не только историческому, но и когда речь идет о нравственности или религии? Если Моисей действительно был организатором массовых убийств, почему современный человек должен прислушиваться к его моральным наставлениям? Если отдельные книги Библии можно списать со счетов, почему не избавиться от Писания целиком?

К концу XVIII века критики организованной религии перешли к прямому нападению на саму идею религии откровения или, в некоторых случаях, религии вообще. Эти вольнодумцы гордо заявляли, что они неверующие и даже враги веры. Примером таких людей в англоязычном мире был Томас Пейн, автор вызвавшего шумные споры трактата «Век разума». Некоторые самые сильные аргументы Пейна строятся на нравственном возмущении современного человека, когда тот сталкивается с кровожадными историями Библии. Читая подобные истории, которых слишком много в Ветхом Завете, «было бы логичнее признать, что ты имеешь дело со словом беса, а не словом Божиим. Это история порока, который портит человечество и ведет к его одичанию»{300}.

Тот факт, что христиане продолжают почитать Библию, значит, как считал Пейн, одно из двух: либо они не читали Писание серьезно, либо, если они его читали, христиане страдают нравственной слепотой. Представьте себе, предлагал он читателю, будто кто-то сказал вам, что ваш друг отдавал «жестокие приказы убивать, вроде тех, что вы найдете в Библии, так что в результате этих приказов множество мужчин, женщин и детей погибло мучительной смертью». Разумеется, «вам изо всех сил захочется доказать, что это ложное обвинение, и защитить доброе имя друга». Однако христиане не пытаются защитить имя Бога от приписываемых ему преступлений: либо они молчаливо признают, что это верно, либо даже оправдывают такие преступления. «Из-за того, что вы погрязли в суевериях или равнодушны к чести вашего Творца, вы слушаете ужасные басни Библии — охотно или с глубоким равнодушием»{301}. Аргументация Пейна долго продолжала оказывать влияние на атеистов и секуляристов, его мысли были также восприняты появлявшимися социалистами и коммунистами. Скептики XIX века обращались к Пейну в то время, как империи Европы стремились расширить свое влияние и когда завоеватели часто ссылались на Библию, чтобы оправдать свои действия. В 1841 году американский атеистический мыслитель Ч. Дж. Олмстед написал такие слова о библейском повествовании о резне в Ханаане: