Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

Пришлось ехать на устья Кегуая, нашли скупателя, стали ему рыбачить: я с сыном Алексеям, Николай с Андроном. Степанида уехала домой. Покупатель угодил жулик, не платил, стали искать другого, нашли Чёло де Агостини, платил очень дёшево, но платил. Стало боле холодно, мы детей отправили домой, стали рыбачить двоя. Рыба хорошо ловилась, но заработки ма́лы.

В деревне Марфе приказали, чтобы меня больше не принимали, насулили ей горы, тёща туда же. Арендовали у Марфе наш трактор, взял к себе Николай Андрияна и Илью и насулил им всего, те поверили. Потом начали против меня раздражать, и дошло до того, что сулил вырастить, женить, дома построить, земли́ дать.

Как-то раз мы встретились с Марфой в городе, и она всё ето мне рассказала. Я выслушал и говорю:

– Смотри хороше́нь, ето начали и тебе яму копать. Наши дети им не нужны, им нужны рабы. Спомни мои слова.

Но Марфа мене́ не верила, но верила им.

В Боливии произошло следующа. Мурачев Ефрем жили в деревне у Анисима Кузьмина, в Тоборочи. Анисим всю жизнь помогал своему свояку Ефрему: у Анисима всего один сынок Симеон, у Ефрема двенадцать детей. Всё было хорошо. Ефрем отдал дочь Варвару за богатого вдовца с Аляски, Мартюшева Иойля, Иойль помог тестю Ефрему економично, те стали сеять помногу и стали богатеть. Когда стали жить хорошо, забыли за хорошие услуги Анисима, и Ефрем как наставник стал издеваться над Симеоном, что Симеон живёт по-слабому. Началась вражда и с каждым днём развивалась, дошло до того, что Анисим приказал Ефрему опростать деревню, и все в деревне поддержали Анисима. Собор за собором, гнали его с наставника, на соборе мой своячок Ульян Ефремович сумел дерзнуть сказать:

– Тятя, возми с них подпись: оне погибают, и ты за ето не в ответе.

Но их выгнали. Тогда Иойль в Пираи купил земли́, лес, жунглю, болоты и наделил Мурачевых етим лесом. Сделали оне там свою деревню, трудно им там досталось, но оне работали, всю землю расчистили, и у них пошли хоро́ши посевы, бывали засухи, а у них сырости хватало, и оне богатели. Свояк Ульян занял у Николая деняг, купил комбайн, начал наниматься жать. В Боливии вообче комбайнов не хватало, и платили хорошо. Ульян стал на ноги, Мурачевы стали славиться богатыми, набожными, Павел и Николай им как свои, часто к ним заезжали, и всё у них было заодно. Тимофей Сне́гирев купил в Боливии землю возле Мурачевых, триста гектар лесу, и стал чистить, но у них с Мурачевыми не пошло: Тима уж очень синьцзянин, а Мурачевы уж слишком харбинсы, оне часто схватывались.

Но жизнь продолжалась.

Как-то раз у Мурачевых была свадьба, с невестиной стороны пригласили Тимофея. Тимофей, ничего не подозревая, приезжает на свадьбу. На свадьбе был Николай, своячок, и говорит Ефрему:

– Ето что же за срам, пригласили еретика на свадьбу! А ну-ка, Ефрем, иди расправься.

Ефрем пошёл Тимофея выгнал.

Николай Марфе показал, на чё он способен. Ульяну купил конбайн, Василию дал пятнадцать тысяч долларов, Петру дал двадцать пять тысяч долларов, тестю дал сорок пять гектар земли и деньгями не знаю сколь, но чтобы масона все гнали, и Марфе етот же предлог. Но Марфа колебалась, не знала, что делать.

У меня по-прежнему рыба ловилась, но заработки ни́зки. Но я скопил и Марфе купил пятьсот цыплят-несушек, комбикорму, зерна. Марфа вырастила и стала яйцы сдавать, деревенски яйцы всегда были в цене.

Мой рыбак Николай, сестри́н муж, – руки золотыя. Я одну рыбину выберу из сеток – он три, не надо его будить, всегда передо́м, в работе лучше не найти компаньёна. Но как в город – всё пропало, беда, ничто не нужно – выпить да девушки. Сколь раз приходилось: разыщешь, уговоришь и уведёшь, и сколь раз снова сбегал, и опять ходишь ищешь. Всяко предупреждал, и страшал, и говорил: «Николай, твои проделки доведут тебя, останешься без семьи, а мало того – твои друзья зарежут тебя». Степанида всё ето узнала и бросила его, он хотя бы одумался, он наоборот сделался – ишо хуже. «Станиш, – говорит, – прости, прости, больше не буду». Но при первой возможности снова повторялось. «Николай, придёт время, всё заберу и уйду от тебя».

Приезжает брат Григорий, тоже на рыбалку, стал рыбачить с нами. И видел, что он творит, и тоже стал ему говорить, но Николай не слушал. Григорий Ксению бросил, оне в Бразилии его не считали за человека, он разодрался со всеми шуринами и с тестям, бросил всё и уехал от них, узнал, что мы рыбачим, и приехал к нам.

У меня дружба с Хулио Дупонтом продолжалась искренняя, я любил его за его ум. Всё, что произошло в деревне и что сделали со мной, он всё знал и сочувствовал. Я стал ему говорить, что обидно и охота отомстить, он улыбнулся и говорит:

– Даниель, я тебя считаю за очень умного, и неужели ты етому позволишь?

– Не понял.

Он говорит:

– Матало кон индифиренсия [154]ему намного будет чижалея, чем ты ему отомстишь. Жалай ему сто лет жизни, он сам себя утопит, а ты после многого терпения, когда он будет падать, подай ему руку, тогда он спомнит все свои дела, а ты сверху будешь улыбаться.

Ети слова запомнились на всю жизнь.

В Монтевидео тоже с антропологами у нас пошла хоро́ша дружба, Ренсо и Мариель. Когда приезжаю в Монтевидео, всегда ночевал у них, и, бывало, беседовали напролёт всю ночь. Дружба росла, оне стали просить, чтобы я написал книгу, говорят, что «у тебя хороший талант», но я етому не верил.

Время шло.

Наша рыбалка делилась на сорта рыбы. Саба́льо са́мо много, но цена двадцать копеек доллара килограмм, траир один доллар килограмм, бо́га один доллар килограмм, дора́до полтора доллара килограмм. Зимой ловится сабальо, весной траир, летом бога, дорадо, сабальо. Весной заработки стали лучше, но Николай у нас совсем подвёл нас с Григориям. Сдали на четыреста долларов, и он собрался в город. Уговаривали: не езди, но он своё, что «надо позвонить Степаниде». Я упрашивал: «Николай, ради Бога, не гуляй, привези продукту, деньги береги». Он пообещался и уехал. День нету, два нету и три нету, мы без продукту, на четвёртый день является пьяный, без деняг, без продуктов. На етот день я промолчал, но скупателю сказал:

– Приезжай завтра за нами, я больше с нём не рыбачу. – Он стал уговаривать, но я сказал: – Хватит.

На другой день трезвому Николаю говорю:

– Николай, бери свои сетки, свои вещи, я с тобой больше не рыбачу.

Он:

– Прости.

Я:

– Бог простит, но уже хватит, всяко уговаривал, больше не могу.

Он голову повесил, а мы в етот день уехали домой.

Дома сетки поправили, приехала Ксения с Бразилии, привезла Григорию сетки, мы собрались рыбачить на Пальмар, ловить траиров. С нами поехали наши жёны, Марфа взяла Никиту. В деревне узнали, что я дома, и на Марфу обозлились. Андриян уже понял, что всё ето обман, не стал у Николая работать. Андриян уже изменился, стал со мной всегда спорить, не слушаться, Илья по-прежнему угождал Николаю. Андриян поехал с нами на Пальмар.