Хосе Антонио Пагола - Иисус. Человек, ставший богом

Этот факт отражен в различных источниках: в Мк 14:32–42 (Мф 26:36–46); Лк 22:39–45; Ин 12:23, 27, 28, 29, Евр 5:7‑10.

Молящийся восклицает: «Что унываешь ты, душа моя, и что смущаешься? Уповай на Бога, ибо я буду еще славить Его, Спасителя моего и Бога моего. Унывает во мне душа моя; посему я воспоминаю о Тебе» (Пс 41:6–7).

«Авва Отче» (Марк); «Да будет воля Твоя» (Матфей); «Отче! Прославь имя Твое» (Иоанн); «Не введи нас в искушение» (Матфей).

Ученые по‑разному оценивают историческую достоверность этой сцены в Гефсимании. Некоторые считают ее вымыслом христианской общины, а не сведениями, полученными от реальных свидетелей (Людеман, Кроссан, Семинар по Иисусу). Многие воспринимают это событие как одно из наиболее правдоподобных; никто бы не выдумал такую нелицеприятную неблагоприятную для образа Иисуса сцену (Лицман, Шнакенбург, Гнилка). Другие считают этот рассказ «историчным в своей основе», но сильно доработанным христианской традицией, поскольку не были известны слова, произнесенные Иисусом (Леон‑Дюфур, Грело, Браун). Я придерживаюсь как раз этой, более акцентированной точки зрения.

По описанию Луки, Иисус молится «преклонив колени», что может служить примером для молящихся христиан (22:41). Иоанн не рисует его «павшим на землю», но говорит о том, что зерно принесет плод только если «пав в землю… умрет» (12:24).

Евр 5:7. Описание Иисуса, обуреваемого смятением и тоской, упавшего на землю и молящего Бога об избавлении от такой участи, сильно контрастирует с описываемой Платоном смертью Сократа. Вынужденный принять яд, Сократ принимает свою смерть без слез и драматических молений, с уверенностью в том, что он переходит в мир совершенной истины, красоты и добра.

Мк 14:36.

Необходимо хорошо разобраться в этом. В Евангелиях ни разу не говорится, что Бог хочет «уничтожить» Иисуса. Распятие — это «преступление» и «несправедливость». Как же Отец может захотеть, чтобы Иисуса предали пыткам? Чего действительно желает Бог, так это чтобы он без колебаний был верен служению Царству, чтобы его проповедь о спасении не превратилась в ложь в этот час решающего противостояния, чтобы он не перестал защищать обездоленных и быть с ними солидарным, чтобы он продолжал проявлять ко всем милосердие и дарить прощение.

В некоторых богословских трудах тоске, обуревающей Иисуса в Гефсимании, приписывают различные причины: Иисус осознает бессмысленность своей жертвы, которая не предотвратит «кары за грехи» многих; Иисус проживает внутри себя «проклятие греха», «наказание, предназначенное для грешников», «гнев Божий»… Такие прочтения идут намного дальше самих текстов, где не говорится ни о «грехе», ни о «наказании». Чаша символизирует не «гнев Божий», направленный на нечестивцев, а тяжелую и неизбежную участь распятия.

Шеол — это «страна мертвых». Согласно иудейским верованиям, она находится в глубине земли. Там нет света, а есть лишь тьма и плотная мгла. Там нет ни жизни, ни гимнов, ни хвалебных песнопений Богу. Туда нисходят все мертвецы, хорошие и плохие, и никто уже не может вернуться обратно в этот мир. Во времена Иисуса многие воспринимали шеол как место ожидания воскресения.

Невозможно узнать точно и с исторической достоверностью о различных реакциях людей у подножия креста Иисуса. Христианские источники сосредоточивают свое внимание на насмешках и оскорблениях, навеянных Пс 21:7–9. Согласно различным версиям, над Иисусом насмехаются «проходящие» мимо, «первосвященники», «воины» и даже «распятые с Ним». Только в Евангелии от Луки (и в Евангелии (апокрифическом) от Петра) говорят о чувстве жалости со стороны некоторых людей.

Лк 23:27–31. Был ли в распоряжении у Луки какой‑то особый неизвестный другим евангелистам источник (Фицмайер, Тейлор)? Верно то, что в каждой строчке можно заметить руку и дух Луки (Браун).

В основном, этот факт признают историческим, однако возможно, что эту деталь упомянули, вспомнив Пс 37:12: «Ближние мои стоят вдали» (Браун).

«Семь слов» Иисуса на кресте слабо отражены традицией. Лишь возглас: «Боже Мой! Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» засвидетельствован более чем одним евангелистом (Марк и Матфей). Остальные слова появляются одни у Луки, другие — у Иоанна, без каких‑либо совпадений.

Похоже, это исторический факт. Так полагает большинство авторов. Возможно, он запомнился потому, что такой крик ненормален для распятого, который умирает от удушья.

Такой способ интерпретации «семи слов» может кого‑то смутить, однако это точка зрения большинства экспертов, в том числе и таких взвешенно подходящих к изучению подобных вопросов авторов, как Браун, Леон‑Дюфур, Грело, Данн.

Согласно Ин 19:26–27, «Иисус, увидев Матерь и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: «Жено! Се, сын Твой». Затем говорит ученику: «Се, Матерь твоя!». Трудно признать историческую достоверность этого эпизода. Ни в одном другом источнике не говорится о присутствии матери Иисуса у креста. Кроме того, персонаж «любимого ученика» появляется только в Евангелии от Иоанна. Вполне вероятно, описываемая сцена придумана самим Иоанном.

Согласно Лк 23:39–43, пока один из злодеев злословит Иисуса, другой, порицая бранящегося, защищает невиновность Иисуса. А затем, обращаясь к нему, говорит: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое». Иисус отвечает: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю». Этот диалог злодеев, висящих рядом с Иисусом, описанный только Лукой, является выдуманным. Оскорбления со стороны первого злодея почерпнуты из оскорблений тех, кто проходит мимо, описанных в Мк 15:30. К тому же, речь Иисуса звучит странно: он обычно говорил о Царстве Бога, а не о рае. Согласно Евангелию (апокрифическому) от Петра (4.10), один из злодеев упрекал воинов в плохом обращении с Иисусом, и они, желая отомстить ему, «приказали не перебивать ему голеней, чтобы он умер в мучениях». Похоже, точного воспоминания о поведении злодеев на кресте не существует. Возможно, Лука желал представить Иисуса как праведника, оскорбляемого нечестивцами, и возвестить о том, что любой раскаянный грех прощается.

Этой красивой молитвы, в которой Иисус прощает своих палачей, нет в таких старейших и важнейших кодексах, как Ватиканский, кодекс Безы или в сирийской и коптской версиях Синайского кодекса. Вероятно, эта молитва берет истоки из Отче наш. Ее произнес Иисус, а записал только Лука? Она существовала в качестве независимого высказывания, а потом была вставлена писцом в Евангелие от Луки, тогда как остальные не обратили на нее внимания? Или ее сочинил сам Лука, потому что она соответствовала общему настрою Иисуса, а позднее она была упразднена писцом, так как было нехорошо «прощать иудеев»? Нам ничего неизвестно наверняка.