Н Познанский - Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Как я уже говорил, форма пожелания, выраженного в сравнении, чужда мерзебургскому мот ву. Нельзя также согласиться и с тем, что в мерзебургском заговоре отразилась подробность немецкой мифологии. Напротив, эта подробность попала в мифологию только благодаря заговору. Относительно того, чем объясняется наличие одного и того же мотива у русских и немцев, вопрос, возбужденный Буслаевым, можно, мне кажется, пока только утверждать одно, что обряд, из какого развился мотив, существовал, как у тех, так и у других. Он существовал не только у русских и немцев, а и у других европейских наро ов. Древность самого мотива (Атарва-Веда) свидетельствует о еще более глубокой древности породившего его обряда. Вполне возможно, что он вынесен европейскими народами из общей их колыбели. Самый же мотив на почве общего обряда мог потом развиваться у различных народов вполне самостоятельно. У немцев он принял эпическую обработку еще в эпоху языческую. Потому у них в эпическую часть и попали языческие боги. У других эпическая часть могла появиться уже в эпоху христианства. Отсюда - Христос и святы .

Белорусские заговоры подсказывают возможность и другого объяснения мерзебургского мотива. В них идет иногда речь о каких-то костях. О костях говорит и следующий латышский заговор: "Слово Господне рекло мне: и я пошел. Я очутился на великом поле, где ежало много костей. Он меня спросил: видишь ли? Скажи этим костям: жилка к жилке, косточка к косточке, обтянитесь новою кожею, дыхание Господне наводит на вас жизнь" *136. Другими словами: Слово Господне повелело произнести мерзебургский заговор над остями. Белорусский заговор говорит, что Христос какие-то "суставки-суколенки ломав и гэтому рабу прикладав" *137. "Шов Господзь по широкой дорози, по вяликих лясах, по зяленых лугах, косточки-суставки собирав, рабу от зьвиху помочи давав" *138. Над костями что-то проделывается. Христос, мы видели, прикладывает их к больному. "Ходзила прачистая и с святымы апостоламы по горах, по полях, по межах, косточки збирала и у кучу складала, и больша до большия, и меньша до меньшия - и складзицеся, и срось ицеся у раба божаго"...*139. А вот и более осмысленное действие: "пресвятая Палея косточки-суставочки собирала, пресвятой Бугуродзицы на престол выкладала. Пресвятая Бугуродзица суставы брала, сустав у сустав уставляла... скорбь и болезнь поживляла" 140. Очевидно, мы имеем указание на изобразительную чару. Вкладывание сустава в сустав изображало вправление вывихнутого члена. Эберман, исследуя мотив, названный им Jordan-Segen, приводит в числе его различных редакций и вариант следующий:**Christus ging mit Petrus uber den Jordan, und stach einen Stab in den Jordan, sagte: Stehe, wie der Wald und Mauer *141. В морфологии был приведен образец Jordan-Segen. Если вглядеться как следует, то оказывается, что настоящий заговор от крови с мотивом Jordan-Segen связывает одно только имя Jordan. Эберман и считает его сильным искажением мотива. Мне же кажется неправильным считать этот заговор искажением мотива Jordan-Segen. Напротив, если глянуть на него с нашей точки зрения, он представляет довольно хорошо сохранившийся вполне самостоятельный мотив. Это один из очень редких случаев, отразивших в одной сжатой фо муле все стадии развития. Во-первых, в эпической части сохранилось указание на чары действием: втыкание в воду прута. Во-вторых, сила обряда оправдана авторитетом предания: его совершает Христос. В-третьих, сохранилась память о первоначальной формуле в выражении stehe, wie der Wald und Mauer. В-четвертых, развитие эпической части. В-пятых, сила слова оправдана преданием: основную формулу произносит Христос. Такая целостность только подтверждает, что заговор не искажен, а, напротив, представляет нечто органически развившееся. Из чего развивался этот организм, дает повод предполагать упоминаемое в нем втыкание в воду прута. В Польше, если хотят удержать (остановить) у кого-нибудь мочу, то берут березовый прут и вбивают его в дно источника. На пруте делают нарезы. Сколько нарезов - столько дней не будет мочи *142. Полная аналогия с обрядом, описанным в заговоре Эбермана. Только заговор применяется для останавливания крови, а обряд - для останавливания мочи. Можно было бы предположить, что заговор, развившийся из обряда останавливания мочи, после того, как оторвался от обряда, перешел в круг заговоров от крови. Такие явления не редки. И мы уже с ними встречались при разборе предыдущих мотивов. Но мне кажется, что едва ли дело обстояло так. Вернее предположить, что сходный обряд применялся и для останавливания крови. На это есть намеки. В Германии в самом деле палка или ветка употребляется при останавливании крови *143. Есть даже такой рецепт: трижды касаются раны ивовым прутом и бро ают его в проточную воду *144. Кажется, что это искомый обряд в процессе отмирания. Указание на присутствие при останавливании крови палки встречаются и в русских заговорах. "Ехала баба по рики, держала палку в руки, палкой помахивала, крофь заговари ала. Веки по веки, отныни довеки. Аминь" *145. Есть даже указание на какое-то резание прута: "...стоит прут, этот прут я резала. Кора как не отставает, так бы у р. б..." *146. В судебнике Казимира IV сохранился заговор от крови. При совершении его ре омендуется взять на пути "деревцо", омочить его в крови и писать на "чале" (челе?) таинственные слова; потом уже произносить заговор *147. Обратим внимание еще на то обстоятельство, что в русских заговорах от крови часто говорится о Богородице, Христ или святом, идущем с тростью, с палкой, жезлом, копьем. "Шел Господь с небес с вострым копьем, ручьи протоки запирает, руду унимает" *148. Очевидно, он протоки запирает, втыкая в них копье. Стояние копья или прута означало стояние воды и крови или м чи. Мария с жезлом (Stab) встречается и в западно европейских заговорах *149. Приведенные здесь русские и немецкий заговоры я считаю родственными между собою. Они вовсе не искажение мотива Jordan-Segen. Я даже склонен предполагать, что самый-то мотив Jordan-Segen развился из этого последнего мотива. Однако сейчас проследить это перерождение не могу. Предложенное объяснение разбираемого мотива находит подтверждение в латышской знахарской практике. Там, чтобы остановить кровавый понос, втыкают в кровавое извержение осиновые прутики *150. Очевидно, это запирание кровавого потока. Еще яснее смысл другого обряда. Чтобы остановить кровь, надо вынуть из земли кол, пустить туда несколько капель крови и опять воткнуть кол *151. На почве подобного обряда и мог возникнуть образ святого с палкой, запирающего (кровавые) потоки. Интересен рецепт, какой дает один заговор: "Литовец едет по морю, позади его бочка. Выдерни втулку, вколоти втулку, срежь втулку: ни капельки больше не потечет" *152. В латышск х заговорах от крови очень распространено поминание какой-то металлической запруды: стальной крест, железный меч, чаще железная платина *153. Мне кажется, эти образы попали в заговор потому, что существовал и кое-где еще существует прием останавливан я крови прикладыванием к ране металлического предмета. Прикладывают, напр., монету *154. Очевидно, этим желают поставить "железную платину" для потока. Под влиянием таких обрядов могли возникать в заговорах выражения в роде "да будет твердо, как желе о, как сталь" *155 и т. д. "Маленькая, маленькая быстрая речка железом и сталью запружена" *156. В сборнике заговоров XVII века приводится такой рецепт от ран: "Аще будет медь или железа и ты держи больное место треми персты"... *157. Железо и медь - симпатические средства от крови. От этих предметов отвлекаются симпатические эпитеты, которые мо ут обращаться и в сквозные. "В железной ступе сидит железная баба" и т. д. *158. Совместное существование двух способов останавливания крови не могло, конечно, не отразиться на смешении мотивов сопровождающих их заговоров. Смешение мотивов могло произойти тем легче, что самые симпатические предметы могли близко соприкасаться. С о ной стороны, для останавливания крови применяется палка, с другой - железо, сталь. Жезл с железным наконечником, копье вполне удовлетворяют тому и другому приему. Благодаря этому скрещиванию, мне кажется, и могли появиться в заговорах образы Богороди ы с жезлом, Христа с копьем и т. п.Любопытно отметить, что в былине Добрыня Никитич, произнося заговор против змеиной крови, пользуется копьем: Бьет копьем о сыру землю, Сам к копью приговаривает: Расступись-ко, матушка сыра-земля, На четыре расступися на четверти, Пожри-ко всю кровь змеиную!... *159.