Дерзай, дщерь!

Т., не желая судить покойную мать, приговаривает: «все прощено… давно прощено», но обиды, хоть и преодолены, не забыты. В ранней юности Т. пережила, как говорится, тяжелую романтическую историю, полюбив женатого, после разрыва возвратилась домой, сильно страдала, а мать, будто радуясь ее беде, повторяла: «сама виновата», «я предупреждала», «я говорила, что этим кончится», «тебя просто тянет в грязь». Поступив в институт, Т. слышала: «уже поздно», «тебе не по плечу», «не для твоих мозгов», а бросив опостылевшую работу, отбивалась от обвинений в лени, малодушии, нежелании бороться с препятствиями и трусости. «Самый близкий человек!» – удивляется Т.

Думают: любить дитя ума не надо, оно естественно; и зверь любит своего звереныша, кормит, греет, защищает, какая тут заслуга; И. Кант говорил, что забота матери о дитяти не есть поступок нравственной воли, ибо она любит и заинтересована. Но все-таки человеческая мать должна бы понимать: воспитание не такое простое дело. Если девочке с трех лет дарят сережки, колечки, браслетики, наборы детской косметики, ее фактически подталкивают к отношениям с мальчиками задолго до того, как она будет к ним готова физически и психологически. Если сами живем по законам толпы, черпая образцы из телевизора, стоит ли надеяться, что дитя пожелает сохранить чистоту до брака и верность в супружестве и сможет произвести на свет здоровое потомство? Воспитывать детей означает готовить будущее общество.

Если отец три воскресенья подряд обещал сходить в зоопарк и обманул, если мать не знает, что подарить дочке в день рождения, если они оба набрасываются с порога, поверив наговору соседа, чью машину кто-то поцарапал, ребенок с горечью заключает: «им доверять нельзя», и больше ничего хорошего не ждет, ни от кого: ведь для него родители слиты воедино с окружающим миром, их поведение он считает нормой и правилом для всех. Так формируется мизантроп, существо безрадостное, подозрительное и гневливое, и неизвестно, что оно выкинет, войдя в возраст.

В. росла, как она выражается, на коротком поводке; мать сама заплетала ей косу, укладывала учебники, до пятого класса провожала в школу и контролировала каждый шаг; если намечалась встреча или экскурсия, для проверки обзванивала одноклассников, подружки строжайше экзаменовались. Теперь В. за сорок, а мать, благодаря изобретению мобильников, так же не выпускает ее из поля зрения, чуть не каждый час интересуясь: «что ты ела? как спала? взяла зонт? надела кофту?».

Мать, конечно, несчастное создание, прикрывается неусыпной заботой, а на самом деле умеет существовать лишь за счет других. Смешнее всего, что на том же В. ловит себя: всякий раз обнюхивает семнадцатилетнего сына, никуда не пускает пятнадцатилетнюю дочь, ночью обшаривает их карманы, подозревая во всех современных безобразиях, тоже беспрестанно терзает по телефону: «ты где?». В. преподает, она изучала педагогику, прекрасно знает, что детям надо давать свободу, иначе они не обретут самостоятельности, не научатся держать удары окружающего мира, справляться с неизбежной болью и поражениями.

К. избрала стратегию игры в дочкину подружку; она грузила ее своими взрослыми проблемами, а в ответ желала знать все девичьи секреты и таким образом держать ребенка под неусыпным надзором. Впоследствии оказалось, что дочь, раскусив мамины уловки, научилась виртуозно выкручиваться, конечно, с помощью изобретательнейшей лжи.

А Л. и вовсе упустила сына-подростка, чрезмерным присмотром и подозрительностью спровоцировав его бегство из дома. Когда один умный священник пытался объяснить ей губительность придирчивой опеки, она вскинулась по-боевому: «как же иначе?! я – мать!», словно звание это дает право на рабовладение. «Чтобы иметь детей кому ума недоставало»; суть материнства не в биологической функции, а в опыте жертвенной любви, в заботе о другом, в преодолении собственного эгоизма.

Бывает, мать готова «задушить дитя в объятиях», делая его орудием своего неутолимого тщеславия, исполнителем своих несбывшихся мечтаний. Теперь модно, в надежде получить идеального ребенка, конструировать плод еще в утробе с помощью ультразвукового исследования и дородового генетического анализа; только родился, применяют системы «младенческого воспитания», например, сплошь увешивая спальню яркими развивающими картинами, проигрывая у колыбели Баха и Моцарта, потчуя назидательными фильмами, а если ребенок после столь интенсивного давления на психику не спит, тащить к врачу и успокаивать таблетками. Затем следует подобающая детям индиго престижная школа с языками, репетиторы, а также музыка, танцы, живопись, горные лыжи, фигурное катание; больше! лучше! быстрее!

Богатенькие дамы отправляют деток на годы учиться в Англию или Швейцарию, уподобляясь осмеянной еще в XVIII веке щеголихе Цидалинде, всецело препоручающей судьбу детей сперва крепостным няням, а потом наемным иностранкам, боннам и гувернанткам. Никому нет дела до впечатлений и чувств ребенка, насильно разлучаемого с родной мамой, родным домом, родной страной.

Вместе с стремлением к достижениям и победам перегруженный вундеркинд приобретает стойкий страх: чего-то не осилить, не успеть, сойти с дистанции, но, усвоив общепринятые критерии, научается независимо от знаний добывать хорошие баллы, очаровывать учителей, с налетом раннего цинизма надувать родителей и не ждать от взрослых ответа на самые главные, действительно интересные вопросы.

От матери зависит, чем наполнить ребенка, что передать ему по наследству; она должна осознавать свои цели, свое земное предназначение, и год за годом в долготерпеливой любви тонко выстраивать брак, вымаливая мудрость, позволяющую наполнить повседневную семейную рутину высоким божественным смыслом, а в материнстве научаясь быстрому реагированию, сосредоточению, вниманию. Это и есть истинное творчество – необходимая и естественная стихия для женщины, проявление ее жизненной силы и залог полноты бытия.

Семья и дети вовсе не требуют отказа от эмоциональных, культурных и профессиональных склонностей, наоборот, способствуют развитию и совершенствованию личности. Например, Н.П. Кончаловская (1903 – 1988) поначалу стремилась организовать свою семью по типу родительской: ее мать, всецело поглощенная талантом мужа-художника, отдала себя в полное подчинение, служа ему и детям. Но Наталья Петровна не чувствовала удовлетворения, нервничала, срывалась, наконец, посоветовавшись с умным психологом, перестроилась на другой устав: не первом месте собственная работа: поэзия, переводы, рассказы, либретто к операм, исторические исследования, на втором дети, на третьем муж. Результат широко известен: остались стихи, сохранен брак, выросли талантливые дети: два знаменитых кинорежиссера. Немаловажно и то, что каждый свой день этой замечательной женщины начинался с молитвы [189].