Дерзай, дщерь!

А что может дать детям мать семейства, если ее бестолковое мироощущение не простирается дальше элементарных рефлексов, если она «всецело предалась на съедение жизни, ослепила себя заботой, и в заботах уже ничего не видит вокруг себя, не задумывается о собственной жизни, кто она и куда идет [190]». Скажут: ну да, Кончаловская, Николаева, у них небось прислуга, а мне некогда, некогда, некогда. Но вот примеры: жена недавно погибшего о. Даниила Сысоева при трех детях нашла возможность написать увлекательные «Записки попадьи»; еще одна матушка в небольшой книжке поместила занятные изречения пятерых своих ребят [191]. Эпоха информационных технологий предоставляет все больше возможностей сочетать семью и работу: С.А. приспособилась зарабатывать, выполняя какие-то задания на компьютере, стирающем разницу между офисом и домом; в США число работников-домоседов растет с каждым годом, среди них 52 процента составляют женщины [192].

«Я ее плохому не учила!» защищалась Р., когда пятнадцатилетняя дочь истекала кровью после самодеятельного аборта. Но ребенок не слышит слов; для него важен пример; реальная жизнь матери была сплошной путаницей: девочка родилась от ранней случайной связи, наблюдала много других союзов, законных и незаконных: Р. и раньше, и теперь обходится без руля и без ветрил.

Т. рассказывает о православной многодетной семье, с которой тесно общалась когда-то. Однажды она стала свидетелем ужасного, по ее словам, инцидента: пятилетняя девочка, в чем-то провинившись, деловито подняла юбку, стянула штанишки и улеглась поперек стула для порки; наказание исполнялось точно по форме, благословленной духовником. Но в тот вечер почему-то случился сбой: младшая, трех лет, принялась кричать «не надо!», бросалась то к маме, то к отцу и, навзрыд плача, умоляла «не надо!». Оба родителя уговаривали ее, гладили по головке и ворковали, утешая: «нам тоже жалко Дашу, но что делать, воля Божия!». Т. и раньше слышала в храме, как папа ответил крохе, просившей пить после причастия: «нет воли Божией, милая!». Удивительно ли, что повзрослевшие дети удаляются от Церкви?

Удачливый бизнесмен Б., как часто бывает, после сорока завел новую семью; оставленная жена добилась, чтобы дети были полностью обеспечены: всем троим куплены собственные квартиры, они учатся в платных престижных заведениях, баловень-сын каждый год разбивает машину и получает новую, а дочь после нескольких браков обретается большей частью в психиатрической клинике. Б. компенсирует чувство вины, откупаясь, но детям богатство принесло явный вред: пропал интерес к жизни, некуда стремиться, нечего желать.

Одна американская феминистка подвергла сомнению и «разоблачила» само существование естественного материнского инстинкта; только «социализация половых ролей» принуждает женщин к исполнению детородной функции [193]. Но, думается, пока стоит мир, женщины будут рождать; женщина – мать от самой колыбели, так предписано Богом, так диктует природа, и ни одна не найдет покоя, пока не выполнит главного своего предназначения.

Вспоминается рассказ, читанный в старом-престаром журнале. Тогда, в 60-е годы, была мода воспитывать сорванцов , девочек растили без всяких сантиментов, никаких кукол, розовых платьиц и длинных кудряшек: короткая мальчишеская стрижка, брючки, свитера, а из игрушек автомобили и пистолеты; учили бегать, плавать, драться, словом, продвинутые мамы, натерпевшись от вероломных мужчин, в порядке реванша стремились на корню истребить в дочках всякую слабость и воспитать активную готовность постоять за себя.

Так вот, в рассказе одна такая мама дарит ребенку на день рождения… землечерпалку, оранжевого цвета дорожную машину в миниатюре. Проводив гостей, она заходит в детскую и застает убийственную, разрушившую ее иллюзии сцену: девочка завернула земснаряд в одеяло, там, где положено быть голове, повязала косыночкой носовой платок и баюкает «дитя», нежно приговаривая: «землечерпалочка моя, землечерпалочка». Инстинкт бессмертен.

Какие бы чудеса с нами ни совершались, а все не без нашего выбора. Одна желает золотой венец с самоцветами, другой подай «тувалет хрустальный», а третья вздыхает об аленьком цветочке.

И что же такое этот аленький цветочек? Западная версия обходится вовсе без него: там добродетельная Красавица перевоспитывает отвратительное Чудовище, которое, в отличие от русской версии, было еще и нравственным монстром, но исправилось, потому что девушка ему понравилась.

А у нас в «Сказке ключницы Пелагеи», записанной Сергеем Тимофеевичем Аксаковым: посреди несметных богатств страшилище безобразное охраняет паче зеницы ока хоть и неслыханной красоты, но всё же только цветок, считая его утехой всей жизни своей; а где-то за тридевять земель меньшая дочь простого купца грезит о том цветке; когда же получает в подарок, берет его «ровно нехотя» , дрожит и плачет, «точно в сердце ее что ужалило»: несомненно, предчувствие сокрушительной перемены судьбы; своей волей должна она принять волшебный залог таинственного избрания и шагнуть из теплых стен родного дома в кромешную неизвестность, отдать себя в жертву, согласившись на «житье противное».

Выручая отца, отправляется девица служить верой и правдой загадочному господину. Постепенно она распознает в мохнатом уроде доверчивую ласковую душу, и… вот наконец оптимистическая мораль: любовь разрушает колдовство, любовь снимает сатанинское заклятие, любовь превращает ужасного зверя в прекрасного принца. Да! Такая любовь несравнима с обычным плотским предпочтением, она есть дар Духа Святого, залог вечности, она возводит на высшую ступень бытия. Но не забудем: всё предварила мечта об аленьком цветочке.

Ведь, между прочим, купеческая дочь оказалась двенадцатой, предыдущие соискательницы, очевидно, предпочитали самоцветы с «тувалетами», свои удовольствия, и не удостоились королевского звания «в царстве могучием». Их ведь всегда большинство: живущих только внешним, мещанским стремлением, от одной игрушки до другой, во всем неустойчивых, наполненных пустотой, легкомысленных в делах и словах. И чего в таком случае стоят разглагольствования о свободе, о равных для женщины, неограниченных, разумеется, возможностях; ведь когда предела нет, суть растворяется в неисчислимости вариантов выбора.

Возжаждем ли аленького цветочка? Но сначала условимся отличать волнение крови, сердечную склонность, жгучую симпатию, душевное расположение, горячую привязанность – от священного небесного дара: высочайшего призвания к участию в божественной любви, призвания не на веселье, не на брачный пир, а на крест, на служение. Без этого властного, внезапно настигающего повеления, только личным усилием, невозможно взойти на вершину, воспетую апостолом в 13-й главе Послания к коринфянам.