Сборник - Житие старца Серафима Саровской обители иеромонаха, пустынножителя и затворника. С приложением его наставлений и келейного молитвенного правила

Так как старший брат Прохора, Алексей, занимался торговлей и имел свою лавку в Курске, то и Прохора заставили приучаться к торговле в этой лавке. «Родом я, – говорил он впоследствии, беседуя в Сарове с Н. А. М., – из курских купцов, и когда не был в монастыре, мы, бывало, торговали таким товаром, который больше барыша дает». Предметом торговли были вещи, необходимые в крестьянском быту, как-то: ремни, деготь, бечевки, дуги, шлеи, лапти, железо и т п., но к торговле и барышам не лежало его сердце: оно влекло его туда, где можно было стяжать себе сокровище духовное, вечное спасение души. Не опускал он почти ни одного дня без того, чтобы не посетить храма Божьего. Не имея возможности по причине занятий торговлей быть днем у литургии и вечерни в храме Божием, он вставал ранее, и после домашней молитвы спешил к утреннему Богослужению, чтобы там вознести еще свои молитвы к Богу. В воскресные и праздничные дни он особенно любил заниматься чтением духовно-назидательных книг, собирая иногда своих товарищей слушать чтение.

Хотя желание поделиться сокровищами духовной мудрости заставляло Прохора собирать около себя товарищей, но внутреннее, глубокое чувство влекло его к уединению, в беседе с самим собой. Сближения он искал только с теми, кто мог беседовать с ним на пользу души.

В то время в г. Курске жил какой-то Христа ради юродивый, которого имя теперь забыто, но которого тогда все чтили. Родом он был из Курска и с малолетства принял на себя сей трудный подвиг для спасения души. По благочестию своему Прохор сперва вошел в знакомство с ним, а после всем сердцем прилепился к нему. Христа ради юродивый, также возлюбил Прохора, и своим влиянием еще больше расположил душу его к благочестию и уединенной жизни, которую и сам вел среди общества родных и знакомых.

От матери не утаилось направление сына, простосердечно являемое; в душе она соглашалась с ним, одобряла его, радовалась. Лицо ее покрывалось заботой только тогда, когда она заглядывала в будущее и задумывалась над вопросом: какой род занятий и жизни выберет для себя сын ее? По прошествии еще немногих лет и этот вопрос начал проясняться. Прохор стал заговаривать о монастыре, вызнавал осторожно мысли матери и спрашивал как бы предположительно: «не пойти ли ему в монастырь?» Видит, что мать не противоречит его желанию, охотнее хотела бы отпустить, чем удержать его в мире, и желание монашеской жизни от того еще сильнее разгоралось в нем. Тогда Прохор начал говорить о монашеской жизни с людьми знакомыми. Во многих нашел сочувствие своему намерению и одобрение; а купцы Иван Иванович Дружинин, Иван Степанович Безходарный, Алексей Семенович Меленин и еще двое, подавали надежду идти вместе с ним в обитель и навсегда остаться в ней для спасения души. На семнадцатом году жизни намерение оставить мир и вступить на путь иноческой жизни окончательно созрело в Прохоре. И в сердце матери образовалась решимость отпустить его на служение Богу. Тем беспрепятственнее она думала сделать это, что и сама не оставалась еще в совершенном одиночестве: с ней был другой сын ее, известный уже нам, Алексей, по характеру довольно несхожий с Прохором, отличавшийся больше склонностью к мирским занятиям, чем к упражнениям духовным. Тогда семнадцатилетний Прохор Мошнин, следуя церковно-гражданским установлениям духовного регламента, взял себе увольнение от Курского городского общества [3] Монастырский архив, отд. 15, XV 13. , сделавши таким образом начальный шаг отречения от мира в пользу иночества. Трогательно было его прощание с матерью! По русскому обычаю, собравшись совсем, они посидели немного, потом Прохор, встав, помолился Богу и, поклонившись матери в ноги, просил ее родительского благословения. Агафия дала ему приложиться к иконам Спасителя и Божией Матери, потом благословила его медным крестом. Взяв с собой этот крест, как знамение материнского благословения, как символ, в котором соединяются все обязанности инока, о. Серафим до конца жизни сохранил его, нося всегда открыто на груди своей. Таким образом мать и сын простились друг с другом. С горькими слезами провожала его вдовствующая Агафия; мысль удержать юношу при себе вращалась в ее уме, но опасность отвлекать человека от доброго намерения и страх принять на себя дурные последствия отвлечения, успокоили волнение души. Прохор верно плакал не менее матери, но скорбь – естественное явление всякой разлуки – не останавливали его дома, мысль его стремилась туда, куда призывали его пути Божии. Перекрестившись на церковь Божию, молодой юноша с задумчивым видом, с тайной мыслью в сердце оставил, подобно Аврааму, свою родину и дом отца своего.

Намерение, с которым Прохор оставил родину. Его путешествие в Киев. Возвращение на родину и последнее пребывание в ней. Приход в Саровскую пустынь. Жизнь Прохора в звании послушника до пострижения в монашество.

Куда же пошел молодой семнадцатилетний юноша Прохор, оставивши родной дом, мать, брата и имение? Было ли у него определенное намерение на счет того, где поселиться? Без всякого сомнения, он имел в виду посвятить себя Богу в звании монашеском. Но где именно? В каком монастыре? – эти вопросы, давно занимавшие его, озабочивали и теперь. Слава подвижнической жизни иноков Саровской пустыни, где подвизались уже многие из курских жителей, где и настоятелем в то время был курский уроженец Пахомий, склоняли его идти к сим подвижникам. Но предварительно ему хотелось быть в Киеве, чтобы в Киево-Печерской лавре, этом рассаднике русского иночества, посмотреть на труды киевопечерских иноков, получить советы, наставления, утверждение в своих мыслях и благословение от какого-нибудь подвижника, в духовной жизни твердого и опытного, и наконец помолиться и благословиться у св. мощей преп. Антония и Феодосия, первоначальников иночества и прочих угодников Божиих, в Киеве почивающих. И так Прохор отправился с благословением материнским на шее и с посохом в руках в Киев. Вместе с ним шло еще пять человек курских купцов: это были те самые, которые вместе с Прохором возымели намерение, оставив мир, удалиться в пустынь. Все они после и пошли в монастырь, кроме купца Алексея Семеновича Меленина, у которого, по непредвиденным обстоятельствам, остались после смерти родителей на попечении пять братьев и три сестры.

В Киеве Прохор с усердной молитвой и слезами припадал в св. мощам угодников Божиих, особенно преп. Антония и Феодосия, пламенно умоляя их благословить его намерение и наставить на путь спасительный. Обходя и отцов, там подвизавшихся, он прослышал, что недалеко от св. лавры Печерской, в Китаевской обители спасается затворник по имени Досифей, жизни истинно богоугодной и имеющий дар прозорливости. Пришедши к нему Прохор упал к ногам его, целовал их, раскрыл пред ним всю свою душу, просил наставлений и благословений. Прозорливый старец уразумев его намерения и провидя в нем доброго подвижника Христова, указал ему для вселения на Саровскую обитель и благословил его, сказавши в заключение: «Гряди, чадо Божие, и пребуди в Саровской обители; место сие будет тебе во спасение, с помощью Божией там окончишь ты и свое земное странствование. Святой Дух, сокровище всех благих, управит жизнь твою во святыне. В Сарове и настоятель Пахомий богоугодной жизни, последователь преподобных отцов наших Антония и Феодосия». Беседа блаженного старца Досифея окончательно утвердила юношу в добрых намерениях. Кажется теперь никакие препятствия, никакие обольщения не сильны отклонить его от решимости вступить в Саровский монастырь. Отговевши, исповедавшись и причастившись святых Таин, поклонившись еще раз святым угодникам Киево-печерским, он направил стопы свои на путь и, охраняемый покровом Божиим благополучно прибыл опять в Курс, в дом матери своей. Здесь он прожил еще несколько месяцев, даже ходил в лавку, но торговлей уже не занимался, а читал душеспасительные книги в назидание себе и другим, которые приходили поговорить с ним, расспросить о святых местах и послушать чтения. Это время было временем его прощания с родными и с родиной. Мать хотя и знала о решении Прохора вселиться в Саровской обители, даже соизволяла ему, но когда наступил последний час, когда Прохор стал прощаться с ней, она, благословляя его, говорила: «Ты бы меня прежде похоронил, а потом и шел бы в монастырь». Из договаривавшихся идти с ним вместе, двое отправились теперь же, а прочие прибыли раньше его.