Порфирий Цельс - Заметки о Священном Писании

«В 18 веке французский протестантский священник де-Виньоль потратил сорок лет на исследование библейской хронологии. В 1738 г. он заявил, что собрал коллекцию из двухсот различных расчётов даты сотворения мира, причём все варианты основаны на Библии: самая поздняя из дат – 3483 г. до н.э., самая ранняя – 6984 г. [15,30]». В любом случае эти цифры противоречат данным современной науки, говорящей, что возраст вселенной 13 млрд. лет, а Земли – 4,5 млрд. лет. Кто прав? Достовернее ли данные науки? Да ни в коем случае! «Наука многое принимает на веру, не сознавая этого. Таково прежде всего принятие самого существования материи, которое очень проблематично. Наивно думать, что объективное существование материи может быть научно доказано [144,40]», – не верит в возможности учёных выдающийся русский философ Николай Бердяев. А известный исследователь рубежей человеческого сознания проф. Гроф уверен: «Существующее научное мировоззрение, утверждающее первичность материи и рассматривающее сознание как её производную, не может быть адекватно подкреплено фактами наблюдений [242,295]». Знаменитый английский философ Давид Юм даже пришёл к выводу, «что ничто нельзя познать путём опыта и наблюдения [40,792]». Исходя из этого, подозреваю, что основные научные методы – это блуждание в потемках, высасывание из пальца, тыканье им в небо, подтасовка фактов. Именно так выбирались аксиомы для якобы точных наук: при одном наборе получается геометрия Эвклида, при другом – Лобачевского, при третьем – Римана. Но, по мнению Руссо и Юма, «ни одно убеждение не основывается на разуме [40,793]». Довольно шаткая система аксиом – это символ веры ученого.

«Без веры, как говорили ещё Аристотель и Эпикур, не может быть и знания [2,56]». Освальд Шпенглер настаивал: «В основе всякого „знания“ о природе, пускай даже самого точного, лежит религиозная вера [129,1,440]». А ранее Исаак Ньютон поддержал физика и алхимика Михеля Майера, утверждавшего, что «на протяжении всей истории все истинные адепты науки получали свои знания от египетского бога Луны [26,317]». И в наше время «всякая наука продолжает сохранять религиозное ядро в багаже своих фундаментальных понятий, очередных задач и научных методов [129,2,16] … Фундаментальные научные понятия возникают вначале как имена, к которым обращаются и с которыми связывается всё более определённое в чувственном плане представление. Какое раскрепощающее волшебство содержится для многих учёных уже в простом произнесении таких слов, как „вещь в себе“, „атом“, „энергия“, „сила тяжести“, „причина“, „развитие“! То же самое чувство охватывало и латинских крестьян в связи со словами Церера, Конс, Янус, Веста. Можно утверждать, что несокрушимая вера, которую, например, Геккель связывал со словами „атом“, „материя“, „энергия“, не особенно-то отличается от фетишизма неандертальца [129,1,460]». Несомненно, что «все упрёки, направляемые наукой по адресу религии, ударяют по ней самой [129,1,441]».

Иногда упомянутые выше методы могут привести к практически полезным результатам, если ученый обладает интуицией и смекалкой, но в целом достоверность научных данных, особенно в исторических науках, не многим выше библейских. Да и можно ли назвать историю наукой? Знаменитый церковный историк В.В.Болотов в этом сомневается: «Разве история знает законы изучаемых ею явлений? Правда, можно найти книги, написанные по-учёному, в которых много речи о законах исторического развития. Но если присмотреться повнимательнее, то увидим, что цена им невелика: все открываемые в них законы – скорее громкие фразы, чем что-либо реальное [28,1,2]». «Глупой истории… не так уж много известно о том, что считается известным [215,25]», – говорит английский историк и философ Томас Карлейль. Более того, «в исторических сочинениях замечается недостаток правдивости и искренности, превышающий всякое вероятие [37,276]», – сетует американский исследователь Джон Дрэпер. В чём причина такого отношения учёных к своему труду?

«Для большинства наука является лишь средством к существованию и они готовы обожествлять даже собственное заблуждение, если оно кормит их [220,159]», – находит объяснение И.В.Гёте. А кормит оно их лучше, если служит интересам власть имущих или власть взыскующих. К примеру, «считается, что Искоростень был основан в начале VIII века. Только не спрашивайте на основании чего. Просто так считается. В общем, та же самая история, что и с Киевом. Все документальные данные – липовые [75, 120]». Но это не помешало широко отпраздновать 1500-летие города Киева в мае 1982 г. Или вот такой исторический факт: «Подобно Кию, Аскольду и Диру Вещий Олег не известен никому в мире, кроме авторов ПВЛ (Повести временных лет) … Византийские историки хранят молчание не только о славном походе Вещего Олега, но и о нём самом [75,48]». Вообще, «ПВЛ – не летопись, а беллетристика на исторические темы. Как романы Александра Дюма или Валентина Пикуля [75,226]». Примерно то же можно сказать и о «Истории иудейской войны» в древнерусском переводе («Славянском Иосифе»), который был сделан в XI веке [106,65].

Иосиф Флавий пишет: «Я принял решение дать народам Римского государства такое же описание войны, какое я раньше составил для варваров внутренней Азии на нашем родном языке (видимо, арамейском) [195,12]». Поскольку «Славянский Иосиф» значительно отличается от греческого первоисточника, то учёные «А. Берендс и Р. Эйслер выдвинули предположение, что перевод этот восходит не к общепринятому греческому тексту, но к не дошедшему до нас первоначальному арамейскому оригиналу [106,65]. Однако доктор филологических наук Н.А.Мещерский показал, что «Славянский Иосиф» имеет в своей основе именно греческий текст Иосифа Флавия [106,66]. Известная журналистка Юлия Латынина, взглядам которой ближе предположение Эйслера, обличает Н.А.Мещерского, по сути дела, в верхоглядстве, рассказывая, что арамейский текст был переведён на греческий и уже с греческого на древнерусский [251,411]. Было бы вполне естественно сравнить этот последний с переводами арамейского оригинала на греческий, латинский, арабский и другие языки, но исследователи этого не делают – не с чем, очевидно, сравнивать. «Славянская версия представляет из себя довольно вольный перевод, даже пересказ произведения Флавия… Ни о каком «арамейском прототипе» говорить не приходится [106,65]». Эта версия привлекает склонных к сенсациям читателей своими разночтениями с Новым Заветом. Так, Юлия Латынина пишет: «Самая важная часть «Славянского Иосифа» касается биографии Цадока/Иоанна Крестителя – совершенно другой и куда более впечатляющей, чем та, которая известна нам из Евангелий [251,467]». Для чего был сочинён «Славянский Иосиф»? Выдвигаю предположение, что это сочинение было изготовлено с целью внесения смуты в достаточно спокойное православное болото с последующей ловлей рыбки в мутной воде.