Ольга Сквирская - Кана чудес

…Новость вышла максимально короткой, даже куцой, но лиха беда начало!

Вскоре Марина вполне освоилась с камерой. Основные события в церковной жизни Сибири происходят в Кафедральном соборе, и Марина со своей камерой выглядела у алтаря довольно профессионально – никто больше не смеялся. Но…

– Марина, ты мешаешь епископу проводить Богослужение: когда ты проходишь между рядами, никто из священников у алтаря не интересуется Мессой – все равнение на тебя, – дразнил Дамиан. – Надо с этим что-то делать!

Но, ничего не сделав, снова уехал в Москву. А мы здесь довольствовались малым: большая профессиональная камера валялась в бездействии, а Марина продолжала снимать на полупрофессиональной, на «автомате». Мы постепенно привыкли монтировать приличные новости буквально из брака. Со временем брака становилось все меньше, а опыта все больше.

Марина даже отправилась в командировку в Томск и его окрестности – снимать католиков. Привезла кучу кассет и села собственноручно монтировать сюжеты.

Я не могла нарадоваться на Марину: каждое утро заходит в монтажную, закрывается и монтирует! Вот умница.

Прошло несколько месяцев. В один прекрасный день я вдруг сообразила: а сюжетов-то никаких нет. Что она там делает? Заглянула в окошечко и увидела, что Марина полулежит на столе, закрыв голову руками, не двигаясь.

Я ворвалась в монтажную с криком «Что случилось?», Марина резко подняла голову, и я увидела ее злые заплаканные глаза.

…И она исчезла в очередной раз. А когда появилась в студии, сказала:

– Я не могу этого смонтировать… Поможешь?!

Мы вместе принялись отсматривать съемки. Да, из этого мало что можно было сваять – статичные, совершенно безжизненные кадры, люди спинами, никто не улыбается. Вроде бы правильные планы, но все как-то некрасиво, не полетит. И на Марину накатила очередная волна депрессии.

– У меня ничего не получается… Я занимаюсь не своим делом… Я не чувствую себя ни оператором, ни журналистом. Все это не мое!..

Людей нет, работать некому… А как только у Марины что-то начало получаться, так она – «мое-не мое»!

И снова эти ее таинственные исчезновения…

Иногда мне казалось, что нет человека надежнее, чем Марина.

Большая, спокойная, доброжелательная, она вроде бы не расстраивалась по мелочам и мыслила конструктивно. Как вдруг бросала все, исчезала на неопределенный срок, и ее приходилось разыскивать. Когда я выговаривала ей, то она молча, не мигая, смотрела на меня, и мне становилось не по себе: мне казалось, что из меня куда-то утекает вся моя жизненная сила. Ей словно доставляло удовольствие то, что я ее ругаю. Похоже, она даже специально провоцировала эти ситуации, и выбирала для них самый неподходящий момент.

Но вот она брала себя в руки, уверенно садилась за стол начальника, составляла планы, вписывала новые сюжеты, – в общем, наводила порядок. При этом нахваливала себя вслух:

– Ай да Маринка! – она часто говорила о себе и обращалась к себе в третьем лице.

А мне очень хотелось, чтобы Марина нашла себя в творчестве.

Мне показалось, что стоит Марине поручить интересный сюжет, как она загорится, – только чтобы при этом далеко не ездить, не тратиться на транспорт и не жалеть испорченного материала.

Тем временем в Новосибирский монастырь прислали для служения молодого кандидата в иезуиты по имени Дмитрий. Его назначили министром монастыря, как в свое время брата Джорджо, вдобавок временно поставили нашим начальником.

Ростом он был как бедный Норберт, однако ходил медленно, держался важно, говорил тихо, все делал неспешно, с достоинством. Не знаю, каких он был кровей, но имел внешность классического конокрада: смуглый, волосы цвета воронова крыла, хитрый черный глаз, до кучи еще и золотой зуб.

Что же привело такого интересного юношу в Католическую Церковь? И как вообще российские парни становятся монахами-иезуитами? Чем не тема для Марининого сюжета!

И вот я послала Марину в монастырскую половину здания – взять интервью.

…Синхрон получился неважный: общий неинтересный план, отвратительный свет, и вообще – сидит Конокрад и пафосно рассуждает о Боге… Не верю.

Но Марина вдруг загорелась. Она придумывала все новые сцены, организовывала какие-то вечерние съемки, для которых им с Дмитрием требовалось куда-то ехать вдвоем. Кучка кассет росла, но до конца сюжета было далеко.

А потом с новой силой пошли исчезновения Марины с работы, непонятные слезы, терзания, обмолвки, недомолвки. Я ничего не понимала, пока Марина… вдруг не подала заявление об уходе.

Мы с Дамианом так привыкли заботиться о бедной неприспособленной Марине и нянчиться с ней, что нам было жутко отпускать ее в этот страшный мир. Как же она будет жить вне крепостных стен «Каны»?

Почему-то все это совпало с переводом Дмитрия в Москву. Я явилась свидетелем того, как перед отъездом с ним поскандалила наша бухгалтерша – по поводу студийных денег, которые тот якобы растратил не по назначению. Я не удивилась: это вполне соответствовало моему личному опыту финансового общения с этим странным парнем.

Напоследок Марина завещала мне доделать свой сюжет про «обращение Дмитрия к Богу» и ушла, не оставив домашнего адреса.

А я морально приготовилась, зажмурившись, взвалить на себя все Маринины обязанности плюс к собственным.

Разбор бумаг привел меня к открытию, поразившему в самое сердце… Все, что Марина с такой помпой делала, – все эти планы и обновляемые списки – теперь занимало у меня от силы полчаса в неделю. В общем, отряд не заметил потери бойца…

Хотя нет, заметил! Некоторых наших сюжетов, сброс которых я поручала Марине, на мастер-кассетах не оказалось и вовсе… Как будто не было сюжетов, не было Марины.

«Незаменимость» Марины оказалась чистым блефом, а вклад в студию – почти нулевым.

…Нам в студию передавали приветы от Марины, которая якобы уехала в Питере.

– Да вранье это: в Москве она, к Дмитрию поехала, – сказала я Дамиану.

– Ты точно знаешь? – допрашивал он.

– Нет, только догадываюсь.

– Ну и нечего наговаривать на Марину. И на Дмитрия – он все-таки монах!

– Кстати, о Дмитрии: сюжет-то будем доделывать?

– Как хочешь.

Нет, не хочу. Сюжет о чем? История «обращения»? Да он первым же посмеется над нами.

…Прошло несколько лет. Однажды у входа в монастырь вдруг мелькнула девушка в зеленом платье. Как на Марину похожа! – подумала я, входя следом.

Но это действительно оказалась Марина.

– Марина, это ты? Неужели это то самое платье? Ты же сказала, что оно после стирки полиняло!

– Ну да, оно полиняло: синенькие цветочки смылись. Так об этом мало кто знает, и я его решила надеть на Мессу.