Филип Янси - Что удивительного в благодати?

Каждый год по весне я поддаюсь известному всем болельщикам «мартовскому безумию»: не могу устоять перед искушением и пропустить финальный матч по баскетболу, в котором всего две команды из шестидесяти четырех, вступивших в турнир, борются за чемпионский титул. И всякий раз судьба последнего матча решается в последнюю минуту, когда восемнадцатилетний паренек за секунду до финального свистка выходит бросать штрафной.

Он нервничает, водит мяч, никак не решаясь взять его в руки и сделать бросок. Если он потеряет заветные два очка, быть ему козлом отпущения для всего университета, да что там — для всего штата. Двадцать дет спустя на приеме у психоаналитика он будет вновь и вновь переживать это поражение. Но если забьет — тогда он герой. Его фотографию напечатают на первой странице газеты. Может, когда–нибудь и в губернаторы выберут.

Он подхватывает мяч, но тут команда противника берет перерыв — пусть, дескать, мальчик окончательно разнервничается. Он стоит у кромки поля, товарищи ободряюще хлопают по плечу, но слов не находят: все зависит от него.

Помнится, однажды мне пришлось подойти к телефону как раз в тот момент, когда паренек отважился, наконец, бросить мяч. Его лоб избороздили морщины, он закусил губу, левая нога, слегка отставленная в сторону, тряслась. Двадцать тысяч болельщиков вопили, махали плакатами и шарфами, отвлекая его.

Разговор по телефону занял какое–то время. Когда я вернулся, картина на экране полностью изменилась. Тот же мальчик, сидя на плечах товарищей, резал на сувениры веревку баскетбольной корзины. Беззаботный, счастливый, улыбка не влезает в экран телевизора.

Два кадра — юноша, замерший перед броском, и тот же юноша, празднующий победу — два символа безблагодатного состояния и благодати.

Мир живет вне благодати. В нем все зависит от собственных усилий человека. От того, как я брошу мяч.

Царство Божье ведет нас иным путем, где все зависит не от нас, а от Него. Не нужно ничего добиваться, достаточно следовать за Ним. Он дорогой ценой стяжал для нас победу — приглашение на пир.

Когда я думаю об этих двух мирах, меня тревожит вопрос: какой из них отражает мое духовное состояние?

Дейзи появилась на свет в 1898 году в рабочей чикагской семье. Она была восьмым ребенком, а всего у матери родилось десять. Отец не зарабатывал даже на хлеб, а когда он пристрастился к выпивке, денег в доме и вовсе не стало. Даже сейчас, когда близится ее столетний юбилей, Дейзи вспоминает ту пору с содроганием. Отец был, по ее словам, «злобным пьяницей». Дейзи Пряталась в уголке, рыдая, когда отец избивал младшего брата и сестренку, швыряя их на грязный линолеум. Она ненавидела его всей душой.

Наступил день, когда отец выгнал жену из дому. «Чтоб к полудню духа ее здесь не было», — потребовал он. Все десять детей столпились вокруг матери, цепляясь за нее, молили: «Не уходи». Однако отец не пошел на попятный. И Дейзи, обнимая братьев и сестер в тщетных поисках утешения, смотрела сквозь узкое окошко, как мама идет по дорожке с поникшими плечами, волоча в обеих руках по чемодану, становится все меньше и меньше, исчезает вдали.

Потом кто–то из детей переехал к изгнанной матери, других разобрали родственники. На долю Дейзи выпало остаться с отцом. Она выросла, постоянно ощущая в груди тугой комок горечи и ненависти к тому, кто разорил и уничтожил семью. Всем ее братьям и сестрам пришлось рано бросить школу, устроиться на работу или уйти в армию. Постепенно они разъехались по другим городам, вступили в брак, начали воспитывать собственных детей и постарались расстаться с прошлым. В какой–то момент отец исчез с их горизонта. Никого не волновало, куда он подевался.

Однако много лет спустя отец, ко всеобщему изумлению, появился снова. По его словам, он переродился. Как–то раз, пьяный, замерзший, он забрел в приют Армии Спасения. Желающим получить талончик на обед надо было сперва посетить богослужение. Когда проповедник задал вопрос, кто готов принять Иисуса, отец приличия ради шагнул вперед вместе с таким же бродягами. И — к его собственному удивлению — «молитва грешника» и впрямь была услышана. Бесы в его душе угомонились. Старик протрезвился. Он принялся читать Библию и молиться. Впервые в жизни он почувствовал себя любимым и принятым. Очищенным.

И теперь он разыскал детей и начал просить у каждого из них прощения. Он не оправдывался. Он не мог изменить прошлое. Но он искренне сожалел обо всем — сожалел сильнее, чем дети могли себе представить.

Его сыновья и дочери — сами уже люди средних лет, с семьями и детьми — поначалу выслушивали его признания скептически. Одни сомневались в отцовской искренности и полагали, что он скоро сорвется. Кое–кто подозревал, что он станет вымогать деньги. Однако эти опасения не сбылись. Постепенно старику удалось помириться со всеми — кроме Дейзи.

Много лет назад Дейзи поклялась, что никогда больше словом не обмолвится «с этим человеком». Возвращение отца болезненно потрясло ее. Ворочаясь по ночам без сна, она вспоминала его приступы пьяной ярости. «Он ничего не исправит, просто заявив, что ему, дескать, очень жаль», — твердила Дейзи. Она не хотела встречаться с отцом.

Хотя старик бросил пить, вызванная алкоголем болезнь печени была необратима. Последние пять лет жизни отец–инвалид прожил с другой своей дочерью в том же квартале, что и Дейзи, за восемь домов от нее. Однако Дейзи, верная клятве, ни разу не посетила умирающего, хотя каждый день проходила мимо его дома, спеша в магазин или на автобусную остановку.

Правда, она позволила детям навещать дедушку. Незадолго до смерти при виде маленькой девочки, переступившей порог его дома, старик воскликнул:

— Дейзи! Дейзи! Ты все–таки пришла ко мне! — и прижал малютку к груди. Никто из присутствовавших не решился объяснить, что девочка — не сама Дейзи, а ее дочка Маргарет. Умирающий ошибся, но в его ошибке была благодать.

Дейзи всячески старалась ни в чем не подражать отцу. Она в рот не брала спиртного. Но обращалась со своими близкими столь же тиранически — пусть тирания эта выражалась в более пристойных формах. Чаще всего она укладывалась на диван, приложив к раскалывающейся голове лед, и покрикивала на детей: «Заткнитесь!»

«Зачем я только завела вас, обормоты! — кляла она свое потомство. — Вы мне всю жизнь загубили!» Началась Великая депрессия. Каждый ребенок — лишний голодный рот. У Дейзи их было шестеро, и все ютились в двухкомнатном домике, где она живет по сей день. В такой тесноте дети все время путались у матери под ногами. Порой она задавала им трепку ни за что: мол, если ни на чем не попались, все равно виноваты.