Григорий Дьяченко - Тайная жизнь души. Бессознательное.

Для иллюстрации этой психической особенности своей, Цшокке приводит следующий пример, по его мнению, ярче других рисующий объем и содержание возникавших в его уме видений:

«Раз в базарный день, в Вальдсгуте, я завернул в Ребштокскую гостиницу. Со мной были два моих спутника по лесной экскурсии, предпринятой мной тогда по лесам кантона. Мы ужинали в многолюдной столовой. Разговор ужинавших вертелся преимущественно вокруг странностей и особенностей швейцарцев, месмеризме, физиогномике Лафатера и т. п. Все эти предметы подвергались беспощадному глумлению. Один из моих спутников, национальная гордость которого была сильно задета, просил меня возразить что-нибудь, в особенности одному сидевшему vis-a-vis нас молодому человеку, яростнее всех глумившемуся над таинственными и загадочными явлениями человеческой души. Как раз в эту минуту предо мною пронеслась его жизнь. Я обратился к нему с вопросом, даст ли он мне правдивый ответ, если я, будучи с ним совершенно незнаком, расскажу ему все тайное и сокровенное из его жизни. «Наде допустить, – прибавил я, – что подобный кунстштюк далеко оставляет за собой физиогномику Лафатера, над которой вы так издеваетесь». Он обещался откровенно признаваться во всем, если я только буду говорить правду. Я стал передавать свои видения, и все присутствовавшее общество узнало историк молодого купца, его годы учения, его маленькие заблуждения и, наконец, маленький грешок, совершенный им по отношению к кассе его принципала. Я подробно описывал ему нежилую комнату с выбеленными стенами, где вправо от черной двери на столе стоял черный денежный ящик и т. д. Глубокое молчание царило во все время рассказа, изредка прерывавшегося моими вопросами о правдивости сообщаемою мной. Молодой человек с глубоким смущением всякий раздавал утвердительный ответ, даже на последний. Тронутый его откровенностью, я дружески протянул ему руку и закончил рассказ».

Несмотря на многие доказательства, долженствовавшие убедить его в том, что ему присуща эта странная психическая особенность, Цшокке долго еще находился в сомнении. Так оно, впрочем, и следовало. В подобных случаях, как вообще в области психизма, где так трудна проверка и прочная установка несомненности факта, разумная доза сомнения не только простительна, но и обязательна. Сначала Цшокке пробовал объяснить этот феномен то игрой случая, то сходством представлений, возникавших в уме слушателя, с его собственными. Но частая повторяемость случаев и безусловная верность всех мельчайших деталей в картине видения с действительностью устраняли всякую резонность подобных объяснений. Наконец, он остановился на метафизическом объяснении. Исходя из убеждения, что человек состоит из трех элементов: тела, души и духа [66], он приписывает эту способность духовному элементу, проявляющемуся в некоторых случаях неведомым и непонятным для нас путем.

Собственно говоря, при современном состоянии наших знаний нет еще возможности представить строгое научное объяснение явлений психизма. Возможны только более или менее остроумные догадки. («Ребус». 1887г., № 2.)

а) «Однажды моя приятельница, – пишет в своем дневнике м-с Коффан, – не допускающая возможности психического привидения (perciprion), написала какие-то слова на бумажке, после чего потушила свет, закрыла мне глаза и положила мне на голову свою записку. Я тотчас же стала описывать незнакомую мне женщину и, охарактеризовав ее самым точным образом, добавила, что эта личность очень больна. В ту самую минуту я почувствовала страшный толчок в затылок, отозвавшийся вдоль всей спины, и должна была сказать еще, что больная страдает болезнью спинного мозга. Испытываемое мной ощущение бьшо так неприятно, что я должна была сбросить с головы эту бумажку. Мне никогда не приходилось ни встречать эту личность, ни что-либо о ней слышать, а между тем мое описание оказалось безусловно верным.

б) В другой раз генерал Г. передал мне письмо, но так, что я не видела почерка, которым оно было написано. Я сразу сказала, что оно написано на иностранном языке, описала физические и душевные свойства его автора, объяснила цель письма и объявила, наконец, что написавший скоро предпримет путешествие. Действительно, письмо было написано по-испански, на незнакомом мне языке, и путешествие было предпринято в течение того же месяца.

в) Доктор Л. дал мне белый камень со следами резьбы, и полученное впечатление заставило меня выразиться следующим образом: «Вижу белые колонны, с резьбой наверху. Кусок этот составлял часть верхнего стенного карниза. У основания стены вижу мозаичный пол, состоящий из чудных, разноцветных камней. Стена эта составляла прежде часть здания, стоящего на горе, от которого теперь видны одни развалины! Над ними расстилается ярко-голубое небо, и воздух там удивительно чист и прозрачен. А вот я вижу его и при лунном свете. Это был императорский дворец». – Затем, после минутного колебания, я продолжала: «Это дворец цезарей в Риме».

Верность этого впечатления подтвердил доктор Л., сам нашедший этот камень в вышеописанных развалинах.

Вслед за этим доктор подал мне кусок темно-красного мрамора. Приложив его ко лбу, я получила такое представление. «Это взято с древних развалин на горе; когда-то они были окружены густой темно-зеленой рощей. Камень этот взят из стены, окружающей здание, не бывшее ни дворцом, ни храмом, но предназначенное для народных собраний. Вижу колесницы и конские ристалища. А вот и человек с величественной, благородной осанкой, одетый в чудесное пурпуровое платье с золотой каймой. На плечах у него наброшена мантия, в руке у него трость с каким-то украшением на верхушке, а на голове венец вроде архиерейской митры. Он обращается к толпе, и я слышу слова: победитель, победа!… Здесь лилась кровь, а человек этот великий оратор…» Поданный мне кусок был обломком амфитеатра, построенного Цицероном. Доктор дал мне еще камень, показавшийся мне обломком пола в каком-то священном месте. Воображение перенесло меня в обширный собор – одно из величайших зданий в мире, такой громадный, что глубина его исчезает во мраке. Над ним высится огромный купол, а вокруг средней его части тянется ряд маленьких часовен. Массы народа входят и выходят оттуда. Вижу процессию священников с зажженными факелами. Мне думается, что это собор св. Петра в Риме.

И здесь доктор подтвердил точность моего определения.

г) Муж мой подал мне визитную карточку; не взглянув даже на нее, я положила ее себе на лоб и сказала, что на ней стоит мужское имя, что этот человек весьма сомнительных правил, и что преобладающими чертами его характера являются лицемерие и жажда к наживе. Стараясь вовлекать других в разорительные предприятия, он обогащается за счет их ошибок. Он не американец, а скорее еврей или поляк, с черными глазами, крупным носом и громадными ногами. Занимается денежными и торговыми оборотами. Во время этого описания ни я, ни муж мой не имели ни малейшего понятия об этой личности, и только наведя о ней справки у знакомых, узнали факты, вполне подтверждавшие точность моих впечатлений». («Ребус». 1892 г. № 21.)