Григорий Дьяченко - Тайная жизнь души. Бессознательное.

Из других опытов интересен опыт с разноцветными ленточками: присутствовавшие навязывали на рукав, в отсутствии Тиндаля, ленточку, каждый разного цвета. Было записано, у кого какого цвета была ленточка; затем ленточки снимались, перепутывались в клубок, и введенному Тиндалю предоставлялось повязать каждому свою ленточку, что Тиндаль и исполнял безошибочно.

Все опыты с лицами, которые могут сосредоточить свои мысли на задуманном, на загаданном, удаются у Тиндаля безусловно. Напротив, опыты с людьми рассеянными, забывающими скоро то, что они должны были помнить, и переносящимися мыслями на другое, не всегда и не так скоро удавались. Был произведен такого рода опыт: условлено было, что двое загадают одно и то же. Затем, одного из загадавших напоили допьяна, и загаданная мысль не могла быть прочтена Тиндалем; когда же ввели второго субъекта, трезвого, Тиндаль тотчас же отгадал безошибочно задуманное.

Отличительной чертой Тиндаля является крайняя быстрота всех движений, крайняя нервность. По-видимому, и восприятие и осознание его чувствами и мозгом впечатлений и представлений чужих мыслей тоже совершается с необычайной быстротой. (Из Шведских газет; сн. «Ребус». 1894 г., № 22.)

Джемс Тиссо, замечательные картины которого «Из жизни Христа» привлекли к себе всеобщее внимание в Париже и Лондоне и произвели там столь сильное впечатление, по натуре своей, говорит репортер «Leterary Degest», мистик и ясновидец. О путешествиях Тиссо по востоку и о тщательном изучении им восточной топографии и костюмов было много говорено и написано; в мартовском же номере «Me Clure's Magazine» Μ. Moffet дает еще новые интересные подробности о самом методе работы Тиссо:

«Тиссо имеет обыкновение набрасывать несколькими штрихами карандаша свои впечатления я фантазии в маленький альбом, величиной не более почтовой карточки. Выбрав из этих набросков что-либо для картины, он опять делает набросок, – так сказать, только скелет картины, но уже в увеличенном по желанию размере; это просто несколько грубых линий: полуовал для лица, две-три черты для торса и т. д. Затем происходит нечто удивительное, мы бы сказали, невероятное, если бы ничего не знали о глубоких тайниках человеческого духа. Ученые называют это явление «гиперестезией» или «гипертрофией нервов», но, как бы оно Дни называлось, это явление у Тиссо постоянное, неизменно повторяющееся в каждой его картине. Тиссо, придя в некое особенное состояние и предварительно составив себе идею о том, что именно он будет воспроизводить, наклоняется над листом с едва обозначенными точками и пристально смотрит на него. И вот, целая картина постепенно вырастает в его воображении; он увидит лица, одежды, цвета, малейшие подробности; он закрывает глаза в восхищении и бормочет: «Превосходно! Поразительно! О, только бы не забыть… Только бы удержать в памяти!…» Напрягая всю силу воли, чтобы запечатлеть видение в своем воображении, он берет кисть и воспроизводит виденное на память.

Большинство картин Тиссо написаны таким образом, но многие и лучшие не могли быть написаны: ослепительное видение проносилось, как чудный сон, и не возвращалось, несмотря ни на какие усилия. «Да! – ׳вздыхает он, – Это было слишком хорошо, чтобы запомнить!"

Однако я должен оговориться, что это явление видений не представляет собой ненормальности. Тиссо просто обладает в высокой степени сенситивностью образов и красок – сенситивностью, которой одарены очень многие художники. Все дело сводится к причинам и следствиям, как и сновидения нередко вызываются известными причинами. Причина видений у Тиссо: сосредоточенность, молитва и артистический темперамент. Его видения не всегда вызываются пристальным созерцанием листа бумаги, они случаются с ним и на улице. Однажды, например, по дороге в Париж, около Булонского леса, Тиссо вдруг видит перед собой массивную каменную арку, в которую валит огромная толпа народа в восточных костюмах, с тюрбанами на головах. Народ, сильно жестикулируя, указывает на балкон на высокой стене из желтого камня; на балкон римские солдаты тащат пленника в красном позорном одеянии. С балкона спускается ярко расшитый ковер, к этому ковру грубые руки солдат наклоняют лицо пленника, показывая его народу, лицо это Иисуса Христа. Это видение Тиссо точно перенес на полотно с надписью «Ессе Ното» («Се, Человек»).

Непременное условие такой работы Тиссо – уединение. Он говорит: «Чтобы хорошо писать, я должен думать и чувствовать себя в полном одиночестве». («Light». 1899 г. № 955; см. «Ребус». 1899 г., № 37.)

Это явление психической жизни человека мы также относим к психометрии.

Один инженер решал трудные алгебраические задачи, например, мог прямо написать, чему равняется корень какой угодно степени из числа, написанного во всю школьную доску, но как он делал то, чего другие и лучшие ученики достигали долгим решением трудной задачи посредством логарифмов – он сам обменить не мог; он говорил, что это для него так же ясно, как дважды два – четыре. Этот инженер, так сказать, инстинктивно решал эти трудные задачи, и мало того, когда его окончательный вывод не сходился с тем, который был найден посредством долгих и сложных вычислений, он доказывал верность своего вывода, ошибку же приписывал другим – и замечательно то, что всегда оказывался правым. К сожалению, этот инженер не был замечателен ничем, кроме своих необыкновенных вычислений. (См. соч. Сумарокова «О спиритизме».)

В царствование императрицы Екатерины II было несколько таинственных случаев, записанных современниками. Сама государыня со своим ясным, здравым и практическим умом, конечно, не придавала значения таким повествованиям и относилась к ним крайне скептически. Так, во время пребывания двора в Царском Селе в 1767 году много разговоров возбудило приключание, случившееся с фрейлиной имлераторицы, графиней Штакельберг, впоследствии вышедшей замуж за графа В. Г. Орлова. Штакельберг, утром, во время своего туалета, в присутствии нескольких молодых подруг, вдруг увидела в окне лицо своего отца, который находился в Риге. И вот молодая графиня с радостью бежит в сад и кричит: «Батюшка приехал, он подходил к окну!» Вместе со Штакельберг побежали в сад и ее подруги, но, как ни искали графа, не нашли его нигде. Молодая Штакельберг так ясно видела отца, что ничуть не сомневалась в его приезде, и как ни старались разуверить ее подруги, что видение было следствием ее думы и игры воображения, но она все-таки уверяла, что ясно видела отца, – и стала тосковать. За обеденным столом у императрицы фрейлины перешептывались между собой по поводу видения. Императрица пожелала узнать подробности об этом, и князь И. С. Барятинский рассказал все государыне, «успокойся, – сказала Екатерина, – отца твоего нет в Петербурге; он не мог бы приехать сюда без моего позволения. Тебе так показалось; советую, однако же, для любопытства, записать это видение. Через несколько дней получено было известие из Риги о кончине графа Штакельберга в тот самый день и час, когда он явился дочери.