Григорий Дьяченко - Духовный мир

Тоже было и с другим Задонским монахом, думавшим из-за тяжести послушания перейти в другой монастырь. Подойдя к дому о. Иоанна, монах думал: «не рано ли я иду к нему? Ведь он позднюю обедню медленно служит, а по окончании обедни служит молебен с акафистом Божией Матери. Впрочем, пойду и подожду».

Не успел подойти он с дому о. Иоанна, как тот, никогда его не видавший, выходит к нему навстречу и говорит: «службу свою долгую я окончил, акафист прочитал, и вот сижу дома на покое. А ты, брат, вне дома, не на своем мести, иди опять в свой монастырь и безропотно неси свое послушание».

Священник Вуколов пришел к о. Иоанну со студентом Орловской семинарии Иродионом Соловьевым, который желал принять благословение на брак. О. Иоанн, приняв их, подвел их к угощению. Когда студент хотел взять чего-то мясного, о. Иоанн сказал: «нет, брат, нам к этому не надо прикасаться: мы с тобой икры съедим». Вскоре затем о. Иоанн пошел в свой чулан, вынес оттуда два посоха – для себя и священника – архиерейский жезл.

Этот жезл он вручил студенту со словами:

– Даю жезл архиерейский. Теперь ступай с Богом. Мне некогда больше беседовать с вами, – и убежал в свой чулан.

Студент этот постригся в монахи и впоследствии был архиереем.

Составитель жизнеописания о. Иоанна, елецкий протоиерей Лука Ефремов, рассказывает о себе, что за него были сватаны пять невест, четыре из них с большим приданым, а одна совсем бесприданница, мещанская дочь. На ней он и остановил свой выбор, но хотел проверить выбор свой чрез о. Иоанна. В этот самый день о. Иоанн заходит в дом его тестя и говорит жениху: «радуюсь, что ты, при помощи Божией, сумел выбрать себе невесту: твой выбор хорош». И, действительно, он был очень счастлив, жену его любил весь город, а те четыре невесты оказались непригодными в жизни.

Иногда в действиях отца Иоанна замечалась некоторая странность, и малопонимающие люди считали его малоумным. Вероятно, этою странностью старец старался избежать славы людской, которая ему была тяжела. Какой иногда в этих странностях бывал глубокий смысл, покажет следующий пример.

Однажды он лег на сыром месте на площади, находящейся на крою города. Проходящие осуждали его: «неприлично священнику сидеть на сырой земле». А он отвечал: «земля, правда, сырая и грязная, но я особенно люблю это место и даже лобызаю его. Здесь скоро воздвигнется великолепный храм и будет совершаться святейшее таинство».

Эти слова разнеслись между жителями, открылся сбор, встреченный очень сочувственно, и был выстроен великолепный храм.

Отец Иоанн мирно скончался 20 декабря 1824 г.; к последнему жилищу в Троицком монастыре его несли на плечах священники.

Весь город и тысячи окрестных жителей следовали за гробом. Вопли бедных почти заглушали пение духовенства [395]. (См. кн. «Рус. Подвижники» XIX в., ч. II, стр. 163 – 165. изд. «Рус. паломн.», откуда извлечены в сокращении вышеприведенные факты).

Прочитав эти краткие, безыскусственные рассказы, проникнутые неотразимою силою убедительности, так как в них излагается одна сущая правда, невольно пленяющая наше сердце, – каждый непредубежденный читатель приходит к признанию как бытия духовного мира, так и близости его к душе человека. В самом деле, можно ли объяснить удовлетворительно, без допущения бытия духовного мира, дивный и разнообразный дар прозрения подвижников благочестия, чтение ими будущих событий, дар исцеления всяких болезней, дар изгнания бесов силою имени Господа нашего Иисуса Христа, – те дивные небесные видения и посещения небожителей, которых сподоблялись многие благочестивые подвижники? Если такие критики, как напр., Леман, автор широко распространенной «Истории суеверий и волшебства», усиливающиеся во что бы то ни стало доказать, вопреки здравому смыслу, всеобщему верованию и всемирной истории человечества, что ничего сверхъестественного нет, – скажут, что эти рассказы о сверхъестественном основываются на так называемых, «недостатках наблюдений», на самообмане, на невежестве или недобросовестности свидетелей сообщений, то мы на это ответим только следующее: в – первых, нужно показать недостатки наблюдений и нужно доказать невежество или недобросовестность свидетелей, чего неверующие никогда не в состоянии сделать; во-вторых, психологически невозможно допустить предположения, чтобы такие подвижники благочестия, как, напр., Серафим Саровский и ему подобные, могли говорить ложь; в-третьих, если не верить их показаниям, тогда еще с большим основанием можно не верить никаким летописцам, записавшим для нас дела минувших дней, никаким ученым, на свидетельстве которых основывается целый ряд научных сообщений, и вообще тогда никому и ничему нельзя верить; тогда придется всякое сообщение, превышающее грубый, чувственный опыт, объяснять самообманом, галлюцинациею, недостатком наблюдения или недобросовестностью. Но, благодарение Богу, здравый разум человека довольно успешно борется с таким безумным скептицизмом, без достаточного основания упраздняющим всякое знание и веру в Бога и бессмертие души человека. Только действием темных, враждебных человеку, демонских сил, старающихся исторгнуть из сердца людей веру, «дабы, не веровав, не спаслись», можно объяснить такое гонение на веру в бытие духовного мира, со всех сторон окружающего человека и так близкого душе его.

Но всесильная благодать Божия, призываемая смиреною молитвою человека: «Господи! верую, помоги моему неверию», и непосредственное ощущение душою духовного мира в состоянии разогнать тьму сомнений и вселить в сердце человека крепкую веру в бытие Божие, в духовность и бессмертие души человеческой и в духовный мир вообще. Только с этою верою человек может правильно понять смысл и цель своей жизни и освободиться от гибельного отчаяния мрачного пессимизма наших дней: только в этой вере он найдет радость, свет, жизнь; вне нее – скорбь, мрак и смерть.

1. Ни для кого, кажется, не составляет уже тайны тот факт, что либерально-скептические, отрицательно материалистические, «позитивные» и рационалистические идеи и воззрения глубоко проникли в наше тяжкое время и в науку, и в литературу, и в обыденную жизнь интеллигентно-культурного общества. Все более и более проникается ими и наша русская интеллигенция, во всем слепо подражающая западу, а чрез нее мало-помалу проникают они и в среду простонародья. Научные открытия и изобретения быстро прогрессируют, а божественна вера и нравы, в обратно-пропорциональном порядке, явственно падают во всех слоях общества… Культурное человечество всецело поглощено чисто – земными интересами и стремлениями, страстно заботясь только о наибольших удобствах, комфорте и утехах этой кратковременной земной жизни. А между тем, с ростом науки и знания, но при упадке религии, – уровень счастья человечества ни мало не повысился, а скорее – понизился; ибо слезы и страдания мира не уменьшаются.