Иван Ювачев - Паломничество в Палестину

Осмотрев в капелле иконы и богослужебные книги я опять прошёл в ротонду Гроба Господня. Народу собралось чрезвычайно много. Половина, если не больше, всех собравшихся были туземцы разных исповеданий. Многие стояли в храме в красных фесках, а один прилично одетый европеец – в шляпе. Женщины-арабки, разряженные в широкие светлые платья, со множеством ювелирных украшений, заняли северную часть коридора храма Воскресения.

Крестный ход три раза обошёл вокруг кувуклии Гроба Господня, а четвертый – вокруг греческого храма Воскресения. Здесь, как и всюду у греков, которых мне приходилось наблюдать в Палестине, богослужение и религиозные процессии не отличались такой величавой торжественностью, как у русских в больших городах. На лице святогробского монаха обыкновенно замечаешь или равнодушие, или скуку; все его движения ленивы, апатичны.

– Сыты, заелись! – ответил мне мой сосед на моё замечание: – богаты стали! Они, ведь, тут служат не Богу, а мамоне. Вы спросите, сколько ему стоило, чтобы получить местечко при Гробе Господнем.

Я только вздохнул и ничего ему не возразил. Тяжело было говорить о таких вещах в святейшем на земном шаре месте, между Голгофой и Гробом Господним. Впрочем, надо заметить, что положение главы греческого духовенства, иерусалимского патриарха, несколько затруднительно. Он стоит между двух огней, поедающих его доходы с русских паломников: с одной стороны, он должен всегда удовлетворить членов синода; с другой – заботиться о нуждах патриархии. Поэтому я не удивился, когда увидел в Иерусалиме патриаршую гостиницу, то есть обыкновенную мирскую гостиницу, которую содержал патриарх для увеличения своих доходов. Но в Иерусалиме есть ещё другая греческая глава – настоятель Святогробского храма, архимандрит Евфимий, доходы которого с того же русского паломника будут побольше, чем у патриарха, да и торгово-промышленные предприятия его пошире и поразнообразнее. Тут уж святогробцы совершенно теряют нравственный облик монаха и становятся настоящими купцами-мирянами, хотя и в чёрной рясе. Благо ещё, что большинство наших простецов-паломников не видят и не понимают характера деятельности святогробских монахов, иначе вышел бы немалый соблазн для них.

Обходя приделы храма, мы прошли в северную часть его, где собралось много туземцев. Вдруг поднялся среди них гортанный крик, и на наших глазах две богато одетых арабки яростно бросились друг на друга. В один миг разлетелись кружевные и кисейные покрывала, волосы растрепались… Тут подбежали мужчины и с великим трудом разняли их; но они, продолжая ругаться, вырвались из рук мужчин и снова сцепились с ещё большей яростью. Толпа опять разняла арабок и отвела их по разным углам храма.

Казалось бы, драка в священном храме должна произвести гнетущее впечатление на паломников; на самом же деле они отнеслись к этому явлению довольно спокойно. Они уже успели привыкнуть к здешним порядкам. Ещё бы! В предпасхальное время в иерусалимском храме почти ежедневно затеваются если не драки, то крупные ссоры. Ни одно большое богослужение, ни одна религиозная процессия не обходится здесь без присутствия роты турецких солдат с ружьями. Тут страсти напряжены до величайшей степени. Сам по себе народ иерусалимский, как порох: малейшая искра, – и взрыв. Чуть запоздают греки со своим богослужением, – и армяне уже волнуются и начинают бесчинствовать… Когда видишь, как греки горячо отстаивают права православных христиан на святые места, тогда только понимаешь весь тяжёлый труд быть епитропом у Гроба Господня (недавно, 22-го октября 1901 г., греческие монахи Святогробского братства вступили в рукопашный бой с латинянами из-за обладания двумя плитами на площадке перед храмом. Уступая давлению европейской дипломатии, турки решили кровавый спор в пользу католиков). В этом смысле святогробские монахи искупают до некоторой степени свою жадность к деньгам.

– Вы не удивляйтесь этим кровавым схваткам, происходящим здесь, как будто бы во время Христа, – заметил мне мой спутник на моё тяжёлое раздумье. – Так должно быть. Иерусалимский храм есть образ христианского мира. Люди, братья во Христе, враждуют между собой, воюют, стараются или подчинить себе один другого, или вовсе стереть с лица земли. В малом виде всё это здесь и происходит. Как уже случилось раз, что Христос в негодовании опрокинул столы меновщиков и выгнал из храма всех, кто делал из него дом торговли и вертеп разбойников, так и ещё раз Господь придёт в этот мир и поколеблет не только землю, но и небо, и отринет всех тех, кто забывает, что они братья во Христе.

– Пойдёмте отсюда! – вдруг резко заключил он свою речь.

Вспоминая теперь о Святогробском братстве, кстати, я расскажу об известном обряде омовения ног приезжающим паломникам. Этот обычай, подкрепленный примером и словами Самого Спасителя, имеет древнее происхождение. Некоторые паломники не начинают обхода иерусалимских святынь, прежде чем не «посвятят» своих ног. Хотя немало было и таких, которые вовсе пренебрегали этим обрядом. Мне самому случилось присутствовать при омовении ног, спустя лишь несколько дней по приезде в Иерусалим, кажется, в среду на страстной неделе.

Толпу паломников, человек в полтораста, греки привели в один из своих монастырей (рядом с храмом Гроба Господня) и одну половину их ввели в горницу, а другую попросили подождать на дворе. Паломники уселись на камнях, кто где мог: на дворе, на лестнице, на террасе. Нетерпеливые не хотели жариться на солнце и ушли из монастыря. Минут через двадцать позвали в комнаты вторую половину паломников, к которой принадлежал и я, и рассадили нас вдоль стен. Все разули свои ноги. Два греческих монаха (я называю греков святогробского братства общим именем монахов, но, может быть, в данном случае были и послушники) с водой в кувшине и с тазом стали подходить поочередно к каждому паломнику и вымывать ноги. Смочив слегка мокрой губкой верхнюю часть ступни и протерев её сырым и не совсем чистым полотенцем, монах склонялся над ногами и делал вид, что целует их, на самом же деле только чмокал воздух. Во все время, пока умывали ноги паломников, один из монахов, заложив руки за спину, лениво расхаживал взад и вперёд по комнате и что-то пел по-гречески. Я догадывался, что это были соответствующие случаю стихи о взаимной любви апостолов. Обходили ещё раза два сидящих паломников, причем прыскали розовую воду на руки и собирали деньги.

Откровенно говоря, я большего ждал от этого обряда. Особенно мне не нравилась толстая фигура апатично прохаживающегося грека и гнусаво распевающего духовные стихи. Лучше бы его совсем не было, так он портил впечатление от патриархального обряда.