Иван Ювачев - Паломничество в Палестину

Только наши крестьянки – паломницы да бедные феллахи осмеливаются садиться на грязные плиты. От паразитов в храме нет покоя. Не успеешь прийти в ротонду Гроба Господня, как уже начнут чесаться руки и ноги. Вообще, кто хочет ночевать в Иерусалимском храме, должен запастись теплым платьем и достаточным терпением выстоять на ногах всю ночь.

Не могу умолчать об одном крайне прискорбном явлении в храме величайшей христианской святыни. На северной стороне его, между католической капеллой и темницей Иисуса Христа, выходят в коридоре двери отхожего места. От непрерывного хождения сюда паломников двери часто раскрываются, и выходящее из них зловоние распространяется до кувуклии. Ещё в древности, при Моисее, было строго заповедано израильтянам хранить в чистоте свой лагерь, а тем более – место скинии завета.

– Место должно быть у тебя вне стана, куда бы тебе выходить… ибо Господь, Бог твой, ходит среди стана твоего… а посему стан твой должен быть свят, чтобы он не увидел у тебя чего срамного и не отступил от тебя (Втор. XXXIII, 12 – 14. Полный текст содержит некоторые описательные подробности, которые здесь опущены.). А теперь не только «в стане», но в самом храме, на расстоянии каких-нибудь двенадцати сажень от Гроба Господня, допущена «мерзость на святом месте» (Мт. 24, 15). И нельзя ссылаться в данном случае на турок, которые своим правилом затворять двери храма на всю ночь якобы принуждают христиан иметь грязное место в святилище. Очень легко можно было вывести необходимую постройку вне главных стен храма и соединить её с ним лишь узким проходом с несколькими наглухо затворяющимися дверями.

В полночь обедню у Гроба Господня служил архиерей. Пели поочередно греческие монахи и русские паломницы. Престолом служил камень в приделе Ангела, а жертвенником – Гроб Господень. Народ столпился вокруг кувуклии и горячо молился.

Вход в погребальную пещеру Божией Матери в Гефсимании

Около двух часов ночи обедня кончилась, и нас повели греки в свою трапезную, находящуюся рядом с храмом, где в качестве хозяйки встречала нас и распоряжалась с угощением высокая русская женщина в черном монашеском одеянии. Она, по рассказам моего соседа-паломника, когда-то приехала сюда для поклонения Гробу Господню, но, познакомившись со здешними условиями жизни, решила поселиться в Иерусалиме и приняла самое деятельное участие в жизни греческого монастыря. Она обыкновенно управляет русским хором при греческом богослужении, объясняет паломникам значение святых мест, служит посредницей между своими соотечественниками и греками. И вот теперь она властно распоряжается в столовой, указывая, кому где сесть, и угощает чаем. Каждому паломнику за столом дали по куску хлеба и по три смоквы (винные ягоды). «Хозяйка» обхаживала своих гостей и приговаривала елейным голосом:

– Кушайте на здоровье! Кушайте на здоровье!

– Покорно благодарим, матушка, за угощенье! – с поклонами отвечали паломники.

– Если хотите, – шепнул мне мой сосед, – иметь хорошее место на «благодать», то к ней обратитесь. Хотите повидать архиерея, – опять же через неё.

Однако эта красивая средних лет женщина вызывала у многих недоумение. О том, что греческие монахи держат при себе для домашних услуг геронтисс, или стариц, – это было известно паломникам. Что эти приезжие из России «старицы» чаще всего бывают не старше тридцати лет, – это тоже они знают.

Но такое открытое проявление существования русских женщин в мужском монастыре многих паломников соблазняло и вызывало у них нескромные подозрения.

За своё пребывание в Иерусалиме я раза четыре ночевал в храме Гроба Господня, но подобного общего угощения ночью после обедни мне больше не случалось наблюдать. Вероятно, сегодня греки пригласили паломников в столовую, чтобы собрать их вместе для дальнейшего обхождения святынь в Гефсимании и расположить их к большей щедрости.

Чай мы скоро отпили, и до утра оставалось ещё немало времени. Нас попросили подождать пока в храме Гроба Господня.

Утомление от беспрерывного путешествия в продолжение целого месяца особенно сказалось в эту ночь, и меня сильно клонило ко сну. Пройдя к приделу коптов у задней стены кувуклии, я сел подремать на скамейку. Здесь было сравнительно тихо. Мне нравился этот самый западный уголок в храме.

По своей скромности и бедности, копты в Иерусалиме симпатичнее других народностей, и, как это всегда бывает, при их очевидной скудости и убожестве, они богаты верой и любовью ко Христу (Иак. II, 5). Я замечтался на тему, как Господь приближает к Себе смиренных (копты ближе всех ко Гробу Господню), и хотел просидеть здесь до рассвета; но холодный сквозной ветер и насекомые нестерпимо беспокоили меня и согнали с места.

Наконец, около пяти часов утра, приходит низенький, горбатый болгарин, хорошо известный русским паломникам, как проводник-рассказчик, и повел нас из храма Гроба Господня по Страстному пути сперва к пещере Божией Матери в Гефсиманию. В предрассветном полумраке мы быстро пробирались по пустынным улицам толпой более сотни человек. Если и встречались нам, то только нищие, слепые, прокаженные, вероятно, привлеченные сюда так рано известием об утреннем шествии паломников на Елеон. Выйдя из города через ворота Ситти-Марьям, паломники бодро пересекли Иосафатову долину и скоро подошли к пещере Гроба Божией Матери, у подножия Елеонской горы. Как у храма Гроба Господня от всего фасада сохранилась только часть южной стены с входом, так от храма Гроба Божией Матери осталась тоже только готическая арка входа.

Гробница Божией Матери

Мы стали спускаться по тёмной лестнице вниз. Проводник-болгарин остановил нас и велел покупать свечи для Гроба Божией Матери.

На конторке навалена куча обгорелых свечей из парафина, толщиной в рублёвую восковую свечу.

– По рублю! По рублю! – кричит грек за конторкой.

– Все, все покупайте! – вторит ему наш проводник, загораживая собой проход.

Вышло замешательство. Некоторые, побогаче, беспрекословно подчинились требованию греков и покупали наполовину обгорелые свечи по рублю. Но большинство обступило конторку и просило свечей подешевле. Один старик вытащил из-за пазухи мешок, медленно развернул его и долго искал в нем. Наконец, вытащил он серебряную монету и дрожащей рукой протягивает её греку.

– Нет ли свечечки за двугривенный, – спросил он умоляющим голосом.

– Других свечей нет. Только рублёвые! – настаивал на своём грек.