Симеон Новый Богослов - Творения и Гимны

Таков совершенный, не имеющий однакож завершения, возраст мужей духовных. Совершен он бывает, поколику сие возможно для нас; незавершим же, потому что совершенство его сокровенно в Боге. Полнота его есть смерть за Христа и заповеди Его; так что как Христос исполнил весь закон и предал Себя самого за спасение всего мира, претерпев крест и смерть и моляся в то же время Отцу своему о тех, которые распяли Его, говоря: Отче, отпусти им грех их, не ведят бо что творят : так должны и мы иметь решимость умереть за Христа и заповеди Его и за спасение братий наших, чтоб не иметь нам надежды на себя самих, но на единаго Бога, воскрешающаго мертвых. Если и не случится нам умереть насильственною и мученическою смертию, но человеколюбивый Бог наш вменит нам то, что мы умерли произволением (т. е. имели решимость и держали готовность умереть за Него) в действительное пострадание смерти, как говорит и Апостол: по вся дни умираю (1 Кор. 15:31), — не потому, чтоб он многократно умирал самым делом, но произволением. Кроме того должны мы еще молить Бога за тех, которые опечаливают нас по какой либо причине, или осуждают нас, и за тех, которые непрестанно враждуют против нас по злобе своей, — и за всех людей, верных и неверных, да просветит их Бог, чтоб верные достигли совершенства добродетелей, а неверные избавились от заблуждения и вступили в истинную веру.

До этого сказаннаго мною невозможно никак додуматься когда либо человеку самому собою или делом совершить то, если не излиется прежде богатно в душу его любовь Божия, и если ради сей любви не вселится в него Христос, Который сказал: без Мене не можете творити ничесоже (Иоан. 15:5). Но такой благодати никто не может получить, если прежде не отвергнется себя, как повелел Спаситель, если, т. е., не станет работать Господу с полным усердием и не возлюбит Его от всей души. А кто не получил такой благодати, тот пусть не обольщает себя, но да ведает, что он не сподоблялся еще, и не сподобится когда либо — быть соединенным с Богом, с умным чувством, сознанием и созерцанием. Ибо те, которые получили благодать Божию и сделались мужами совершенными, и стяжали совершенный духовный возраст, в сказанной нами мере, — все соединяются с Богом, и видят Его столько, сколько и сами видимы бывают от Него. Бог пребывает в них сознательно, опять и они сознательно пребывают с Богом неразлучно.

Когда наконец придут они в такое состояние и сделаются истинно совершенными, тогда и Отец их небесный даст им в руки и сущее Его (υπαρχοντα του — имение, достояние). Под руками разумей здесь несомненное удостоверение, т. е. что Он даст им сущее Его с верным удостоверением; а сущее Божие есть безсмертная, нетленная, непреложная, неизменная, вечная, неизъяснимая красота славы, какую имел Сын у Бога и Отца своего прежде бытия мира, как говорит о сем само Слово и Сын Отца: прослави мя Ты, Отче, у Тебе самого славою, юже имех у Тебе прежде мир не бысть (Иоан. 17:5). И еще: и Аз славу, юже дал еси мне, дах им, да будут едино, якоже и мы едино есмы, — якоже Ты, Отче, во Мне и Аз в Тебе (Иоан. 17:22, 21). От Бога Отца нашего изливается свет, неприступный для всех грешников, но приступный для праведных, который возсиявает в них и бывает для них радостию неизъяснимою, миром, всякий ум превосходящим, сладостию, наслаждением и веселием в ненасытимом насыщении, ныне и в безконечные века. Скажу кратко (удивляясь и сам всему тому, и не имея сил сказать что либо большее), — неложный и верный Бог еще от настоящей жизни дает верным Своим, как залог, начатки всех тех благ, коих красоты око, омрачаемое страстями, не видело, о коей и ухо, заткнутое неведением, не слыхало, — и на сердце человека не всходило, что уготовал Бог любящим Его.

Так вот что есть сущее (достояние, благо) Отца, о котором я обещал вам сказать, и таким способом, как вы слышали, дает Он его любящим Его и проводящим жизнь на земле так, как бы жили на небесах, и несмотря на то, что имеют умереть, так суть, как бы были теперь уже прославлены безсмертием, ходят во мраке мира, как бы ходили во дни и в невечернем свете, дышат, как бы вдыхал в себя воздух рая сладости, имея в себе древо жизни и пищу ангелов, хлеб небесный, которым питаясь, все невещественные ангельские чины оживотворяются к безсмертию. Такие небесные человеки, и находясь среди мира и дел мирских, взывают вместе с Павлом воистину: наше житие на небесех есть (Фил. 3:20), — там, где святая любовь, которая соединяется с любителями своими, осиявает их обильно и делает безстрастными — ангелами воистину.

Кто, прежде чем всецело соединится с любовию, называет себя безстрастным, или учит других безстрастию, или берется за дела безстрастных, или опять не верит делам, которыя творят безстрастные, — таковый походит на малое детище, которое прежде времени возраста надевает на себя оружия мужей, обещает учить других воинскому искусству, говорит, что и он муж, ставит себя наравне с военачальниками и берется идти на войну вместе с ними, — что не только невозможно, но и достойно всякаго смеха. Запутается он конечно в самыя оружия, кои надел, упадет и ушибется, и может быть так, что не сможет уже и подняться. И по делам ему это. Ибо если Бог определил Моисею, как человеку робкому, не выходить на войну, не тем ли паче тому, кто еще дитя, едва могущее ходить и одеваться, прилично подождать, пока придет в возраст мужа, а прежде того не браться за невозможное. Подобное покушение в отношении к духовной брани еще более ни с чем несообразно. Брань сия несть к крови и плоти, но к началом, и ко властем, и к миродержителем тьмы века сего, к духовом злобы поднебесным (Еф. 6:12), — оружия воинства нашего суть не плотския (2 Кор. 10:4) и видимыя, но духовныя и невидимыя, — и самая брань сия невидима, и ведется с невидимыми врагами. Почему все те, которые, думая о себе, что суть нечто, показывают пред людьми, будто они неробки, мужественны и многоопытны в такой брани, преуспели в науке о ней, мудры и учительны и в том, как побеждать злых духов, и в том, как быть, если они победят, и всячески усиливаются посредством пустословия и сплетения умствований уверить всех о себе, что суть некие единоборцы и победители врагов, — все такие весьма худо поступают, если ничего не знают о сей брани из собственнаго опыта. И это тем хуже, что, однажды выступив на среду в таком качестве, им уж трудно бывает отказаться от того. Такие обыкновенно, при всем том, что бывают обличаемы и осуждаемы своею совестию, что неопытны суть и необученны в сей брани, никак не могут согласиться исповедать свое в сем деле безсилие и невежество; потому что сильно овладевают ими тщеславие и человекоугодие, и они боятся, как бы не случилось им потерять славу человеческую. Почему, чтоб не явиться пред ближними, что такое они суть по душе, и чтоб люди не поняли, что они обнажены от духовных оружий, что еще немощны и несовершенны, они прикрывают себя рубищем лицемерия и кожею овечьею, — и лицемерными словами стараются показать всем, что суть мужи совершенные, достигли в меру возраста исполнения Христова и сделались безстрастными, — что другие стяжали потами и трудами великими. При всем однакож таком укрывании себя, дела нередко обличают таковых. Ибо как они не утвердили оснований веры и надежды на камне и не возвели здания добродетелей на сем основании, под коим разумею Христа: то, будучи нетверды и неискусны, при встрече возстания искушений и бури помыслов, спотыкаются и бедне падают. И вообще, — если б все видели, что такое они по душе, то эти, носящие, как маску, личину только благочестия, а не самое благочестие, не посмели бы, как думаю, показаться на глаза людей или стать пред лицем человека, — особенно те из них, которые кажутся себе самим более других мудрыми и словесными и думают, что носят некий царский лик, пред каковыми благоговеинствует простой народ, и каких почитают многие и из непростых, как мудрых, благочестивых и целомудренных, хотя они совсем не походят на таковых, по тайным расположениям души, которыя исполнены всякой худости.