Симеон Новый Богослов - Творения и Гимны

2. Вошедши туда, где имел я обыкновение молиться, и начав: Святый Боже , — и вспомнив слово святаго старца, я вдруг заплакал, и в такия пришел слезы, и в такой пламень к Богу, что не могу выразить того словом, ни той радости и сладостнаго утешения, какия были тогда во мне. Падши затем лицем на–земь, я увидел нечто дивное, ибо се — возсиял мысленно во мне великий свет и взял к себе весь мой ум и всю душу. Изумился я такому чуду внезапному и стал как вне себя, забыв и место, в котором стоял, и что такое я, и где я, — вопиял только: Господи помилуй , как догадался, когда пришел в себя. Впрочем, отче мой, кто был тот, кто говорил во мне и приводил в движение язык мой, не ведаю, Бог то весть, — не ведаю и того, как соединился я с тем светом, в теле ли быв, или вне тела. Ведает сие тот самый свет, который изгнал и из души моей всю тму и всякое земное мудрование, отъял от меня всю вещественность и тяжесть тела и произвел в членах моих великое разслабление и изнеможение. Это изнеможение и разслабление членов моих и нервов было так сильно от крайняго напряжения, что мне казалось, будто я слагаю с себя бремя тления. В душе же моей он произвел радость великую, чувство умное и сладость, высшую всякой сладости чувственной. Сверх того он даровал мне дивно свободу и забвение всех помыслов, кои в мире, и открыл самый способ исхождения из настоящей жизни; потому что все чувства ума и души моей прилеплены были тогда к единому неизреченному веселию и радости от того света. — Но когда безмерный тот, явившийся мне, свет мало–по–малу умалился, и наконец совсем стал невидим, тогда я пришел в чувство и познал, какия дивности внезапно произвела во мне сила того света. Почему, испытав удаление его и видя, что он опять оставил меня одного в этой жизни, я столь много опечалился и душа моя так сильно возболезновала о том, что не могу выразить тебе, как следует, великой скорби, которая как огонь возгорелась тогда в душе моей. Если можешь, отче мой, сам вообрази и болезнь разлучения того, и высоту великаго онаго благодеяния, и безмерную любовь, явленную мне и возгоревшуюся во мне; а я не могу ни языком сказать, ни умом понять безмерность онаго видения.

Я сказал ему: нет, всечестный отче и брате! Ты изобрази мне действия того света, который явился тебе. И он, сладкий, исполненный Духа Святаго и сподобившийся такого видения, ответил мне кротчайшим и медоречивым гласом: о, отче! Свет оный, когда является веселит, а когда скрывается, оставляет рану и болезнь в сердце. Приходя, или нисходя на меня, он возводит меня на небеса, одевая и меня светом. Он является мне как некая звезда, и есть невместим для всей твари; сияет как солнце, — и мне понятно, как вся тварь держится силою его. Он показывает мне все, что есть в творении, — и повелевает мне не заходить за пределы человеческаго естества. Меня объемлют кровля и стены, а он отверзает мне небеса. Поднимаю чувственныя очи мои, чтоб посмотреть, что есть на небе, и вижу, что там все так же есть как было прежде. Удивляюсь этому, — и слышу свыше глас, таинственно говорящий мне: «то, что видишь теперь, есть таинственное предизображение будущих благ, которых, совершенно как они есть, не увидишь пока носишь плоть. — Но возвратись в себя самого, и смотри, чтоб не сделать чего либо такого, что может лишить тебя благ, которыя сподобился ты получить. Если же и погрешишь когда, в научение смирению, позаботься не бегать покаяния; потому что покаяние вместе с моим человеколюбием, изглаждает и прежние, и настоящие грехи».

Слыша такия слова юнаго онаго, я едва не стал вне себя, и вострепетал весь, помышляя, на какую высоту созерцания и ведения востек он, от одной любви и веры, какую имел к духовному отцу своему, — и сколь великия блага сподобился увидеть и получить в самом начале, какбы отложивши всякую немощь человеческую и ставши из человека ангелом. Почему прошу вас, братие мои, отринем и мы далеко от себя всякое пристрастие и заботу относительно того что касается жизни настоящей; возненавидим плотския удовольствия, удобрение тела, его покой и бездейственную негу, по причине коих обыкновенно тело возстает на душу, — возымеем чистую веру в Бога и в отцев и учителей наших, кои по Богу, — стяжем сердце сокрушенное и смиренное мудрование души, — очистим сердце свое от всякой нечистоты и от всякаго осквернения греховнаго слезами покаяния, — да сподобимся и мы достигнуть некогда в полную меру совершенства христианскаго, да увидим и восприимем еще в настоящей жизни неизреченныя оныя блага божественнаго света, хотя не вполне, но сколько можем вместить, по степени очищения нашего. Ибо сим образом мы соединимся с Богом, и Бог с нами, — и соделаемся мы светом и солию для ближних наших, на всякую им пользу духовную, — во Христе Иисусе, Господе нашем, Коему слава во веки веков. Аминь.

Желал бы я, возлюбленный брате, так умертвиться миру сему, чтоб меня не знал ни один человек, но чтоб мне проводить жизнь как истинно мертвому, и жить неявно, сокровенною во Христе жизнию, коею други — любители Божии знают Бога и знаемы бывают от Бога только, держа себя неразлучно в живом единении с Ним во всякое время и на всяком месте. К такой жизни горел я желанием сначала, — к такой горю им и ныне. Но так как мы, по слову св. Павла, не сами собою управляем, куплени бо есмы пречистою кровию Христовою, и так как должны искать не своей только пользы и угождать не самим только себе, но и ближним нашим во благое, то всячески необходимо и мне со всем усердием творить повеления Владыки моего Иисуса Христа, искупившаго меня. Ибо если рабы, купленные людьми, имеют неотложный долг творить повеления господ своих, и когда преслушают их, наказывают; не тем ли паче мы должны, даже до смерти, творить веления Господа и Бога нашего Иисуса Христа, искупившаго нас собственною Своею кровию? К тому же, за то, что делать получают повеление от господ своих рабы и что делают, они или совсем никакой не получают платы, как бывает большею частию, или если получают иногда, то она бывает крайне невелика и ничтожна, — и опять наказания, какия даются рабам за ослушание господ своих, как бы ни были велики, все суть временныя. Но заповеди Господа нашего имеют воздаяние безконечное и вечное, так как в тех, кои исполняют их, вселяют жизнь безсмертную и такия подают им блага, ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша ; и напротив наказания, какия ожидают преступающих их, суть вечны и нескончаемы, и потому более страшны, нежели всякое другое наказание, какому подвергаются рабы, преступающие волю господ своих. — И что я говорю о рабах, — тогда как и те, которые богаты и почтены достоинствами, — и они не всегда бывают там, где им желательно, и не то одно делают, что им угодно, но где и что повелевает им царь, там и то делают они с полною покорностию велениям его?