Самир Сельманович - Это все о Боге История мусульманина атеиста иудея христианина

— То, что успели забыть с тех пор, как в последний раз побывали на кладбище.

— Я забыла. Что, папа?

— Что жизнь — это дар.

— Папа, может, тогда надо сходить и туда, где рождаются люди.

— Да, так и сделаем.

В Ирландии христианство распространилось без кровопролития — весьма редкое явление в истории религии. Когда в 431 году н.э. святой Патрик познакомил кельтов со своей религией, он узнал, что Бог был у кельтов еще до христианства. Поэтому вместо того чтобы полностью отказываться от их духовного опыта, Патрик обнаружил присутствие Бога за пределами стен своей религии. Он демонстрировал красоту своей веры так, как научился у этого зачастую грубого, но уже духовного народа, в контексте его веры, в итоге возникла новая, свежая христианская духовность, отличающаяся от современного ей римского аналога и сохраняющая притягательность по сей день.

Кельтские христиане стремились к «тонким местам» — уголкам на границе миров, где перегородка между простой материальной реальностью и реальностью божественного присутствия истончилась, стала мягкой и проницаемой. Для них «тонкие места» — точки в пространстве и во времени, где мир Бога («реальность в том виде, в каком она есть») пересекается с нашим миром («реальностью в том виде, в каком мы ее воспринимаем»), так что этот мир Бога можно увидеть, потрогать, попробовать на вкус, ощутить неким безошибочным образом. Считается, что на побережье, в фьордах, возле рек и колодцев завеса между мирами настолько прозрачна, что сквозь нее почти что можно пройти.

В течение восьми лет из последних двенадцати многолюдные улицы Нью–Йорка были моим «тонким местом». Мне нравится бывать то там, где можно понаблюдать, как люди отдыхают — например, в Юнион–сквер–парке, то там, где можно посидеть и посмотреть, как горожане спешат на работу или с работы. Жизнь в Нью–Йорке предъявляет к ним суровые требования, их походка так же энергична и резка, как их существование. Они движутся быстро и решительно, влекомые стремлением, подозрением — или, скорее, знанием — что в мире есть нечто большее, чем монотонный дневной гул, производимый человечеством, спрессованным в фабрику грез размером с большой город. Тем не менее этот город — священное место; Бог любит людей, и где люди, там и Бог. Этот большой город, в который помещена любовь Бога в сжатом виде, — «тонкое место» для горожан, имеющих глаза, чтобы видеть, и уши — чтобы слышать. «Тонким местом» может быть разговор, сновидение, комната, дерево, рассвет, побережье, танец, человек, научная лаборатория, день субботний, евхаристия, трапеза ранним утром перед началом поста в Рамадан. Однажды, когда я преподавал в христианской богословской семинарии в Мичигане, одна девушка на занятии подняла руку и вызвалась рассказать о впечатлении, которое привело ее в лоно веры. Это случилось много лет назад, когда, находясь в своей комнате и сидя за компьютером, она обернулась, чтобы дотянуться до книги. Она унюхала Бога. Именно так она выразилась. Мысли остальных присутствующих так и читались по их лицам: «О, нет! Вот от таких–то бестактностей и страдает репутация нашей респектабельной религии, христианства. Лучше бы мы поговорили о чем–нибудь здравом и реальном». Но та, кого они имели в виду, была в здравом уме и не теряла связи с реальностью, она сияла, как ясный и снежный мичиганский день за стенами класса в университете Андрюса. Очутившись в своем «тонком месте», эта девушка уловила аромат Бога, и ее жизнь переменилась.

«Тонкие места» — точки остановки, где мы, по крайней мере, на какое–то мгновение окружены тем, что лежит за порогом мира, доступного восприятию нашими пятью чувствами. Подобные впечатления подкрепляют наши надежды и ассоциируются с нашими убеждениями. Два мира становятся единым целым.

Мудрец в книге Екклесиаста говорит, что Бог «вложил вечность в сердце» людей [11] Екк. 3:11. [12] В Синодальном переводе: «вложил мир в сердце их». — Прим. пер. . Это значит, что мы хотим жить не просто вечно, а придать вечный характер жизни прямо сейчас, в рамках нашего нынешнего преходящего существования. Мы привыкли делить жизнь — и Бога — на имманентное и трансцендентное, на «здесь и сейчас» и «там и потом». Екклесиаст же утверждает, что «там и потом» заложено в центре «здесь и сейчас».

Некто или Нечто вложил эту частицу вечности в наш внутренний мир. Край этой божественной занозы впивается в наши смертные ткани. Неудивительно, что каждый поворот жизни ранит нас. Мы существуем, но хотим большего. Иногда это желание ощущается как тупая боль, иногда — как резкая и острая, когда заноза проникает в плоть.

Так Бог благословляет нас. Мы обращаем внимание на ту часть тела, в которой ощущается боль. Мы поминутно разглядываем ее. Мы щупаем ее, моем, охлаждаем, согреваем, чешем, подсасываем, покусываем, оставляем ее в покое. Мы пытаемся забыть о ней. Но тщетно.

Жизнь — настолько грандиозный дар, что мы неизбежно начинаем стремиться к большему, нас влечет Некто или Нечто, от кого мы получили этот дар.

Зачастую эта заноза ощущается не как присутствие Бога, а как его отсутствие.

Всем нам случалось смотреть по телевизору какое–нибудь из вездесущих «реалити шоу». «Люди устали от виртуального, — твердят представители СМИ, — потому и жаждут реальности». Года два назад одна телесеть предложила нашей семье принять участие в таком шоу, по условиям которого две семьи на некоторое время должны были поменяться одним из членов. Продюсеры сочли, что присутствие семьи священнослужителя оживит шоу. Предложение подкрепили обещанием 50 тысяч долларов в случае согласия.

Все это прозвучало заманчиво. А затем началась подготовительная работа. Для окончательного отбора от нас требовалось предоставить для шоу срез нашей реальности — снять домашнее видео с таким расчетом, чтобы «интересно преподнести нашу повседневную жизнь». Список требований к видеоматериалам занимал две страницы. Нас просили быть не такими, какие мы есть на самом деле, а стать подчеркнуто привлекательной версией самих себя. Несмотря на все уверения телевизионщиков в обратном, реальность их не интересовала. Да, мы не были актерами, которым платят за работу, тем не менее нас просили сыграть роли. Мы должны были играть самих себя.

Вместо того чтобы подводить нас ближе к тайне нашей жизни, «реальное телевидение» скрывает ее. Нашу семью попросили не снимать скучных, беспорядочных и небогатых событиями сторон нашей повседневной жизни. От нас потребовали утаивать подобные банальности и вместо этого старательно преподносить наше самое интересное «Я». А между тем сама тайна жизни скрыта в обыденности, в ее утомительности, повторяемости, временном характере, непоследовательности. Мы с женой отклонили предложение и вернулись к нашей работе, стирке и оплате счетов.