Ян Добрачинский - ПИСЬМА НИКОДИМА. Евангелие глазами фарисея

Я взглянул на Иосифа. У него было серьезное сосредоточенное лицо, в котором читалась какая–то мысль, которая пронзала его душу до самого дна. Он серьезно потряс головой.

— Я тоже, Ионафан, люблю искренность и не привык скрывать своих поступков, — произнес он. — Давай поговорим серьезно. Ты хочешь нас убедить, что это мы украли тело? Так вот я даю тебе слово честного купца и израильтянина, что ни я, ни Никодим не имеем к этому никакого отношения.

С Ионафана слетела вся учтивость, которой он переступил порог моего дома.

— Только вы могли его украсть! — в гневе закричал он. — Это галилейское отродье никогда бы на это не осмелилось!

— А все же мы его не трогали!

— Может, вы станете меня уверять, что это сделал Пилат для своей Клавдии?

— Нет.

— Так что же случилось с телом? Не растаяло же оно, наконец?

— Ионафан, — Иосиф встал, подошел к председателю, оперся о ручку кресла, на котором тот сидел, и, склонившись над ним, сказал: — Тот же самый вопрос мы с Никодимом задаем себе с самого утра. И мы все еще не нашли на него ответа. Вернее, только один…

— Ох! — Ионафан снова засмеялся, но этот смех скорее напоминал скрежетанье пилы по твердому дереву. — Ох, Иосиф, ты–то ведь не ученый и не фарисей, а рассудительный купец. Это пусть Никодим во все это верит… Но мы–то с тобой знаем, что это глупости! — Ионафан приблизил свое лицо к лицу Иосифа. Челюсти у ???наси были так крепко стиснуты, что было видно ходящие под кожей мускулы. Он хрипло продолжал: — Глупости–то глупости, да только неизвестно, кто захочет этим воспользоваться… Одно только очевидно, что храм и закон от этого пострадают. Еще раз тебе говорю: лучше дохлый лев, чем брешущая собака… Что касается Воскресшего… Довольно! Этого «духа» надо немедленно уложить обратно под камень!

— Если Он Сам этот камень отвалил, — медленно проговорил Иосиф, — то Он вряд ли позволит уложить Себя обратно…

— Сам Он его не отваливал! Правда, хоронили Его вы, но мне известно, что перед этим солдат пробил Ему сердце копьем. Уж эти–то умеют попасть в нужное место. Римское копье, всаженное меж ребер, — это верная смерть.

— Вот Он и умер этой верной смертью, — поддакнул Иосиф.

— Но камня Он не отваливал! Вы Его положили в гроб, и вы Его потом оттуда забрали!

— Мы не делали этого.

— Иосиф! Никодим! Я пришел сюда с добрыми честными намерениями. Со словом примирения. Но я хочу еще раз предостеречь вас! Каиафа готов на все. Я знаю, что сегодня утром он побежал к равви Ионатану, с которым они вдруг нашли общий язык. Эти двое этого дела так не оставят. Я не хочу вас пугать, но если вы будете продолжать упираться, они найдут средства, чтобы заставить вас отдать тело.

— Не хочешь пугать, а пугаешь, — насмешливо сказал Иосиф.

— Я только предостерегаю… — Ионафан встал. Он еще раз попытался взять легкий дружеский тон. — Правда, соглашайтесь. В конце концов, не так уж важно, что вы сделали с телом. Речь идет о погребении, о том, чтобы вы вместе с Никодимом убедили всех в том, что в гробе лежит Галилеянин…

— А там никого не будет?

— Какое–нибудь тело всегда найдется.

— Об этом, разумеется, позаботятся сикарии?

— Иосиф, помни! Ни твои связи с римлянами, ни твои деньги…

— Знаю, можешь меня не предупреждать. Будь здоров, Ионафан. Передай от меня привет первосвященнику и вырази ему мое соболезнование по поводу порвавшейся завесы…

— Что за глупые выдумки! Одному левиту что–то приснилось, и он рассказывает всякий вздор, а толпа повторяет; чернь ведь падка на такие «страшные» истории…

— Но я слышал, что завеса действительно разодралась прямо в день приготовления к Пасхе…

— Нет, не разодралась!.. А впрочем… ты ведь знаешь, что у нас постоянно бывают землетрясения. На горе Мориа не раз появлялись расселины и трещины, в Храме падали предметы… Могла и завеса…

— Разумеется…

— Значит… Может, все же… Вы же разумные люди. Зачем бороться с Кайафой? Не знаю, слышали ли вы уже, что он потребовал исключить вас из Синедриона.

— Если бы даже вы меня и не исключали, я бы сам ушел! Синедрион перестал быть Синедрионом после этого приговора!

— И это твое последнее слово, Иосиф?

— Последнее.

— И твое тоже, Никодим?

— Иосиф ответил за меня.

— Что ж, после этого мне больше нечего добавить. Помните о мести Кайафы. От себя могу только посоветовать вам покинуть город… Он никогда вам этого не простит…

Проводив Ионафана до паланкина, я вернулся в зал. Иосиф ходил взад–вперед, сгорбившись, опустив голову и заложив руки за спину. Я рухнул на стул, на котором перед этим сидел Ионафан. Меня трясло, как в лихорадке, я мучился неуверенностью и беспокойством. Пошагав молча еще какое–то время, Иосиф, наконец, остановился передо мной и сказал:

— После этого разговора для меня стали совершенно очевидны две вещи. Во–первых, что их борьба с Учителем не закончилась и что они готовы продолжать ее дальше с Его «духом», а также с любым, кто в этого «духа» поверит… Во–вторых, если и могли быть какие–то подозрения, что это они спрятали тело, то сейчас они развеялись окончательно. Ионафан не лгал: он действительно не знает, где тело; как он нисколько не преувеличил и то, что Каиафа не остановится ни перед чем. Равно как и Ионафан. Впрочем, я их понимаю. Сейчас Учитель для них еще более опасен, чем был при жизни. Он стал символом, а символ бывает еще страшнее, чем живой человек. Так что теперь уж они будут вынуждены бороться до конца. Послушай, Никодим, Ионафан прав: тебе грозит опасность и будет грозить еще некоторое время… Потом страсти улягутся, но сейчас они могут подослать к тебе сикариев, могут напасть на тебя. Им известно, что ты был ночью у гробницы… Кстати, ты не говорил мне об этом. Что ты там делал?

— Мне казалось, что эта гробница зовет, — признался я.

— Это правда, она зовет, — подтвердил Иосиф. — Даже сейчас, когда она пуста. Надо будет туда пойти. Но я возвращаюсь к твоей безопасности. Я думаю то же, что посоветовал Ионафан: ты должен покинуть город. Ненадолго: на три–четыре дня. У тебя есть усадьба между Эммаусом и Лиддой; ты никогда теперь там не бываешь, так что никому не придет в голову искать тебя там. Возьми с собой молодого Клеопу, который голосовал против приговора. Они и ему захотят отомстить. Нужно будет им заняться… Он ведь тоже фарисей, так что тебе будет легче с ним общаться. Что ты об этом думаешь?

Я не люблю поспешных отъездов. Я не люблю неожиданно срываться с места, особенно в то время, когда каждая минута может принести что–нибудь новое. Но Иосиф прав. Правда, я бы предпочел, чтобы он отправился со мной. Он такой энергичный, а меня энергия и смелость покинули окончательно. Впрочем, у меня никогда и не было особенно много энергии. В тяжелые минуты рядом с Учителем должен был быть Иосиф! Кстати, Он неоднократно говорил мне, что хочет с Ним познакомиться, что ему «любопытно» Его учение, о котором я ему рассказывал. Но до этого почему–то так и не дошло. В основном это моя вина. Я не приложил никаких усилий, чтобы их встреча состоялась. Я всегда был занят только собой и своими делами. Мне казалось, что Учитель прочно вошел только в мою жизнь. Иосиф — мой друг, а я, в сущности, так мало его знаю. Я привык думать, что его в жизни по–настоящему интересует только торговля.