Венделин Кнох - Бог в поисках человека

– Traditio apostolica как signum Церкви – вовсе не знак двусмысленного триумфа, но знак надежды для верующих и для всего мира . Откровение как самооткровения Бога во Христе Иисусе есть «абсолютное вручение себя историческому истоку Церкви» [850]. Поскольку Церковь живет в как communio fidelium , свидетельствуя истину Евангелия перед всем миром, осуществляя литургическое исповедание перед Богом и указывая на возможность деятельной любви к ближнему, традиция представляет собой «церковно-сакраментальную передачу Откровения, каковое само – в модусе своего исторического и церковного присутствия – есть принцип своего воспроизведения и развития в {295} церковном сознании веры» [851]. Но оно есть не что иное как «Слово, ставшее плотью» (Ин 1, 14), и, таким образом, самооткровение Бога исполняется и совершается в этом воплощенном Слове, в Иисусе Христе. «Поскольку Он, как глава Своей Церкви, в Духом осуществляемом присутствии есть это постоянно возвещаемое “Слово Божие”, собор мог в конце концов сказать: “Священное Предание и Священное Писание составляют единый священный залог Слова Божия, вверенный Церкви”» [852].

Общая позитивная оценка догматической Конституции Dei Verbum , принятой на II Ватиканском Соборе, не должна побудить нас обойти молчанием те спорные вопросы [853], которые в свое время осложнили диалог христианских конфессий [854]. В качестве центральной проблемы здесь следует указать тернистый путь обсуждения взаимоотношений Писания и традиции. Спор, который поначалу удалось смягчить посредством преодоления так называемой «теории двух источников», разгорелся снова вокруг такой формулировки: «В силу этого Церковь черпает свою уверенность относительно всего того, что было дано в Откровении, не из одного только Священного Писания. Поэтому и то, и другое [Священное Предание и Священное Писание] следует принимать и почитать с одинаково благоговейной любовью и преклонением» [855]. Конечно, здесь в соответствии с решениями собора в Триденте цитируется одна мысль Василия [Великого], но она появляется в Dei verbum не во всеобъемлющем смысле traditio apostolica . (Поскольку она включает в себя Св. Писание, последнее предложение лишалось нужного смысла.) – Несмотря на это обстоятельство в десятилетия, последовавшие за II Ватиканским Собором, плодотворность соборных начинаний была установлена самыми разнообразными способами в рамках богословской рефлексии. Это верно и в отношении экуменической работы. Здесь традиция в значительной степени была вытеснена за пределы богословских споров. Этому способствовал голос православия, а также историко-критические исследования библии. Так, евангелическое богословие по ходу дело смогло принять традицию как богословское понятие: она «представляет собой событие Христа как оно вместе со своей предысторией в Израиле, передается от поколения к поколению. Совершившееся тогда {296} Откровение должно быть традировано, т. е. передано более поздним поколениям, воспринято ими и передано дальше, чтобы присутствовать в каждом поколении» [856]. С этой точки зрения должны быть квалифицируемы и Св. Писание, и традиция [857]; и то, и другое суть «источники Откровения», хотя Св. Писание как более ранняя и письменная кристаллизация апостольской традиции по порядку предшествует традиции [в узком смысле], поскольку эта последняя «доступна в форме традиций, которые внушают доверие в большей или меньшей степени, о ценности которых можно судить только исходя из Библии» [858].

Постоянное обращение христианской веры и церковной жизни к Иисусу Христу, с одной стороны, несомненно помещает верующих в единый исторический контекст с изначальным событием [Христа], благодаря чему история открывается как универсальная история спасения. С другой стороны, из этого истока мы постигаем – в отношении истории христианства – непрерывность в способе жизни. в исповедании веры ( Credo как учение) и в богослужебных праздниках (отправлении культа). Поэтому для христианства «традиция» существенна. Она представляет собой некое событие, которое должно постоянно заново воспроизводиться в Церкви, и – в противоположность сужающим поле зрение человеческим традициям и «легковесным спекуляциям» ( J. Ranft ) – делает возможным в каждый момент настоящего направлять свои жизненные устремления в будущее. Это наполненное [смыслом] понимание традиции, к которому проложил путь II Ватиканский Собор, было развито далее в богословской рефлексии. Уже беглый взгляд на высказывания этого Собора должен был указать на тех богословов, которые под коллективным именем Nouvelle Theologie обратились к тем темам, которым II Ватиканский Собор впоследствии придал их существенный облик и сформулировал в виде общеобязательных положений, и в своих размышлениях сумели показали их значимость. Если иметь в виду богословские высказывания о traditio , то здесь, в первую очередь, следует упомянуть швейцарского богослова Ганса Урса фон Бальтазара ( Hans Urs von Balthasar ), Ива {297} М.-Ж. Конгара ( Yves M. J. Congar ) OP, одного из наиболее влиятельных французских систематиков, и немецкого богослова Карла Ранера ( Karl Rahner ) SJ.

Разговор о традиции, центр тяжести которого составляет борьба вокруг вопроса об отношении Писания и Предания, расширяясь до размышлений о Писании и вере, объемлющих традицию, сам по себе уже составляет traditio , которую невозможно превзойти или завершить. Ганс Урс фон Бальтазар (1905–1988) [859]со свойственной ему глубиной мысли и выразительностью речи исследовал традицию прежде всего [860]в ее отношении к «Слову и Св. Писанию». С особой интенсивностью это выражено в одном сочинении, озаглавленном «Wort, Schrift, Tradition» («Слово, Писание и Традиция», которое начинается с такой констатации: «Писание есть слово Божие, которое свидетельствует о Слове Божием» [861]. Эта игра слов поясняет, что Иисус Христос – Слово (Ин 1, 1) – как средоточие и исполнение Откровения есть вместе с тем и центр Писания . И никакое другое «слово» не может так же, как Писание, свидетельствовать об Иисусе как о предвечном Слове Отца. Писание позволяет увидеть Того, Кто Себя открывает, поскольку Он «говорит от имени Отца во Святом Духе». Поэтому Писание есть место действия Св. Духа, «который, как Дух Отца, делает возможным вочеловечивание Сына, его сопровождает, освящает и объясняет и который, как Дух Сына, фиксирует Его самоистолкование в неизменных вечных формах». В обеих формах слова выходит на свет одно и то же откровение. «Писание причастно самооткровению Бога во Христе посредством Духа» [862]. Поэтому между Словом, о котором свидетельствуют, и словом, которое свидетельствует, нет простой параллели. Иисус Христос, Слово в собственном смысле, исполняет «закон и пророков» (Мф 5, 17). И это верно как в вертикальном измерении (как нисходящем с небес Слове Отца), так и в горизонтальном, поскольку Он исполняет «каждое {298} сохраненное для Него историей и традицией» [863]Слово Отца. Это исполнение подтверждает уже исполнившееся как неизменное и истинное, в силу чего Ветхий Завет остается Священным Писанием, «адекватным выражением Откровения» [864]; оно также позволяет видеть будущее: нет ничего такого, что Он, этот Иисус Христос, не исполнил бы с лихвой, превыше всех ожиданий. «Евангелие есть новое, от Него исходящее, “вочеловечившееся” Писание, живо причастное Его воплощенности […] и, тем самым, его живой Боговдохновенности» [865]. Писание, которое Сын объемлет, становится «словом Духа» [866], которое Вочеловечившийся, обращаясь к Отцу, испускает из Себя, и становится «телом логоса» [867].