Антон Тихомиров - Догматика без догматизма

И самое страшное в том, что поделать с этим ничего нельзя. Воля человека не властна над самой собой. Мы не можем, например, заставить себя кого-то полюбить, мы не можем просто захотеть чего-то захотеть. Мы вправе делать или не делать то, чего хотим, но сами наши желания нам не подвластны. Точно так же мы не можем захотеть – и полюбить Бога, мы не можем волевым усилием довериться Ему. Мы уже Ему не доверяем, наша воля уже обращена на нас самих. Мы являемся центром наших устремлений, и здесь никаким усилием мы не сможем ничего изменить. Призыв любить Бога и довериться Ему звучит для человека как приказ извне. Мы знаем, что должны его исполнить, чтобы спастись. И да, мы стараемся его исполнить. Но при этом мы любим Бога не по-настоящему, не бескорыстно, а всего лишь для того , чтобы спастись самим . Так мы снова и снова оказываемся в центре собственных устремлений. Чем серьезнее мы относимся к призыву любить Бога и всецело доверять Ему, тем сильнее мы сосредоточиваемся на себе самих, тем меньше мы Его любим и Ему доверяем!

Таким образом, закон в его главном, теологическом применении – не средство спасения, он «всего лишь» показывает человеку его грех, показывает, что спастись своими силами и стараниями абсолютно невозможно. Закон открывает человеку глаза на то, как он несостоятелен и греховен. Причем делает он это предельно жестким образом. Попытки спастись исполнением закона могут, согласно вероисповедным писаниям Евангелическо-лютеранской церкви, привести к трем результатам. Человек может прийти к «фарисейству», то есть к ложной убежденности в том, что он своими силами действительно способен спасти себя, достичь праведности. В таком случае он просто перестает замечать тот провал, ту бездну, что отделяет его от Бога, перестает замечать свою главную проблему: отсутствие доверия. Во втором случае, увидев, что исполнить закон не получается, человек становится равнодушным. Отношения с Богом он начинает рассматривать как нечто нелепое и фантомное и в итоге вовсе уходит в практический атеизм. И наконец, третий вариант, самый трагичный, страшный, но и единственно спасительный: человек полностью, безоговорочно отчаивается обрести спасение, он ясно осознает свою вражду с Богом и свою ненависть к Нему – ведь Бог требует от него заведомо невыполнимого. Все равно, как если бы один человек ультимативно потребовал у другого: «Возлюби меня! Возлюби искренне, всем сердцем! А если ты этого не сделаешь, я тебя прокляну и уничтожу, обреку на вечные муки». Невыносимая, жуткая ситуация! О какой любви можно говорить после высказанных таким образом призывов? Но это именно та ситуация, в которую попадает человек, живущий под законом.

По опыту Лютера, это стадия, которую должен в том или ином виде претерпеть каждый верующий. Закон приводит человека к состоянию, когда у того больше не остается никакой надежды, он ощущает себя проклятым и готов в ответ проклинать Бога за Его требования и Его святость. Лютер и сам прошел через это. Вот как он описывает свои переживания:

«Я знаю человека, который уверяет, что он часто переживал неимоверные муки. Они длились недолго, но были такими сильными, воистину адскими, что об этом не может рассказать никакой язык, и описать этого не в состоянии никакое перо, и поверить в это не может ни один человек, разве только он не переживал подобного. Это длится полчаса, иногда только десятую часть часа, – но кому выпадет испытать подобное, низвергается в преисподнюю, его кости как бы превращаются в пепел. В этот момент является страшно гневный Бог, а вместе с ним и гнев всего творения. Некуда убежать, нигде: ни внутри, ни вовне – не найти утешения. Все обвиняет вас. Смятенный человек стенает: «Отвержен я от очей твоих». Он не может даже произнести «Господи! Не в ярости твоей обличай меня». В такие страшные моменты душа не в состоянии представить, что она когда-нибудь будет спасена. Она ощущает только одно – нескончаемые муки. Они вечны, душа понимает это и не считает их преходящими. Ей не остается ничего другого, как только лишь вопиять о помощи и издавать воздыхания ужаса, потому что неизвестно, где искать спасение. Тогда душа растянута на кресте вместе с распятым Христом, так, что можно пересчитать все ее ребра. Нет в ней уголка, который не был бы исполнен смертельной горечи, ужаса, страха, печали – и кажется, что все это будет длиться вечно».

А вот как описывает похожий опыт Вернер Элерт, консервативный лютеранский богослов первой половины XX века: «То, что нам говорится о законе, обретает весь свой ужас, когда мы это применяем к себе. Здесь мы можем только повторить, что перед Богом, который взывает нас к жизни и одновременно влагает нам в руку оружие, которым мы должны бороться с Ним, затем давит нас, потому что мы с Ним боремся, и к тому же восклицает, обращаясь к нам: «Это твоя вина!» – что перед таким Богом мы можем только ужасаться. (…) Если мы наше желание узнавать направляем на этого Бога, тогда в наших глазах темнеет и сердце замирает. Мы не можем увидеть тогда никакого родства с нами, никакой любви, никакого милосердия, но лишь противоположность всему этому.

Сокрытый Бог – это никакая не гипотеза: не иллюзия, не разрушение иллюзии. Он – это абсолютная противоположность всему, что мы о нас самих знаем, имеем, думаем, чем мы являемся, чего хотим, что мы должны и можем.

Он – это абсолютно Чужой, к которому нет никакого моста, никакого пути, никакой возможности достичь взаимопонимания. Мы знаем лишь, что Он предстоит перед нами. Перед Ним мы абсолютно одиноки. Он – это Тот, кто нас умертвит».

Так «спасающийся» человек – воспользуемся православной терминологией – достигает самого дна. Эти переживания были для Лютера настоящим адом. Естественно, средневековое богословие учило, что для спасения человеку необходимо получить благодать от Бога. Своими силами спасение недостижимо. Однако благодать давалась лишь при определенном условии, а именно: человек должен был сделать то, что в его силах, – хотя бы просто искренне раскаяться в своих грехах. И вот здесь перед всяким человеком с чувствительной религиозной совестью (а именно таким человеком и был Мартин Лютер) неизбежно встает вопрос: а откуда я знаю, что покаялся искренне? Откуда я знаю, что совершил достаточно для получения благодати? Откуда я знаю, что верую достаточно сильно? Эти вопросы заставляли снова и снова копаться в своей душе, снова и снова обращаться к себе самому. А это означало снова и снова терять доверие к Богу, культивировать в себе вражду к Нему, требующему заведомо невозможного. Итогом становилось полное, беспросветное отчаяние, то, что выражено в приведенных выше словах.

И это ситуация, из которой нет выхода. Этот узел можно только разрубить. Об этом – в следующем разделе.