Алекс Маркман - Пути Голгофы

– Потому что неверующий не побоится делать то, что не угодно Богу. Если все будут неверующие, наступит хаос на земле израилевой. Кто скажет людям, что хорошо, а что плохо? Кто встанет на пути их жадности и греховности? Кто устрашит грабителей, воров и прелюбодействующих?

– Люди. Римляне придумали закон, похожий на наш, и карают законом так же, как мы – заповедями.

– Есть у них закон, что запрещает лгать? – спросил Ешуа. – Прелюбодействовать? Не уважать отца и матерь свою? Заботиться о родственниках, о ближних? Не подличать, быть чистым душой?

Он внезапно остановился, и Яхескель тоже. Ешуа приблизил свое лицо к искаженной болезнью щеке Яхескеля и стал внимательно ее разглядывать.

– Что ты там заметил, Ешу? – спросил он, слегка расширив глаза от испуга.

– Я вылечу тебя, Яхескель, – сказал Ешуа, запуская руку в недра своей котомки. Оттуда он вытащил маленький кожаный мешочек и протянул его Яхескелю.

– Возьми это. Там размолотая трава. Ты ее смешай с водой, подогрей, смочи в растворе чистую тряпку и прикладывай на ночь к щеке. И так до тех пор, пока раствор не кончится. Но не прикасайся к Ребеке.

– Почему ты не дашь эту траву Ребеке? – спросил Яхескель.

– Потому что у нее проказа, а у тебя другая болезнь, похожая на нее, но излечимая. Запомни: не прикасайся к Ребеке, делай, как я тебе сказал, и у тебя все пройдет. Никому не говори, что я тебе дал такую траву. А сейчас – иди обратно.

Ешуа повернулся и зашагал вперед, не оглядываясь. Всю ночь он шел то по темному лесу, то по узкой дороге, пытаясь определить направление при свете звезд и луны на безоблачном небе. К рассвету он подошел к деревушке Кфар А-Мизрах и постучал в калитку второго дома с краю. Из него донесся шорох и сопение, и через минуту послышался нежный сонный голос:

– Кто там?

– Шалом ла байит а-зэ (Мир дому сему), – сказал Ешуа.

– Барух а-баа (Благословен входящий), – приветствовала его Мирьям и открыла калитку настежь.

На следующий день удивительная новость прокатилась по деревне Кфар А-Мизрах из дома в дом, как осенний лист, гонимый неугомонным ветром. Возбужденные жители столпились у ворот третьего дома с краю, заполнив узкую улочку. Обычно необузданные в выражении своих чувств, на этот раз они не кричали, не размахивали руками и не пытались убедить друг друга в горячем споре.

Напротив, они тихо переговаривались, бменивались вопросительными взглядами и проявляли необычное терпение и сдержанность.

Ранним утром, когда пастухи встают чтобы выгнать скот, стало известно, что пришел рэбэ Ешуа и заночевал у Мирьям, возвращаясь из Ерушалаима в Назарет. Пророки и проповедники, бывало, проходили через деревню, и потому это событие, не такое уж важное, вызвало вначале лишь любопытство и желание выслушать мудрость Книги. Но после полудня, когда солнце стало сползать с зенита и отбрасывать короткие тени, к одному из жителей прискакал на осле родственник из далекой деревни и сообщил, что рэбэ Ешуа был вчера у прокаженных, говорил им проповедь и даже вылечил некоторых. Кто-то из больных утверждал, что рэбэ прощает грехи, а это может делать только Бог, а не человек. Что за дела творятся в Иудее!

Мирьям выходила к ним несколько раз и просила прийти попозже, когда проповедник проснется.

– Он пришел под утро, – объясняла она. – Перед этим шел два дня и две ночи без ночлега. Идите по домам, когда он проснется, я кликну вас.

Но никто не послушал ее, разве что галдеть перестали, опасаясь разбудить проповедника. А тот проснулся только тогда, когда тени стали длиннее и прохладнее и небо потеряло свою слепящую яркость, ожидая приближения сумерек. Мирьям тут же подхватила приготовленный кувшин с водой и расписанное красными и голубыми узорами полотенце. Ешуа принял ее заботу как должное. Он тщательно умылся, подставляя ладони под льющуюся из кувшина струйку и насухо вытерся. В глазах его искрой вспыхнул немой вопрос.

– Люди ждут тебя за воротами, – тихо пояснила она. – Я сказала им прийти попозже, но они не расходятся.

– Позови их, – разрешил Ешуа.

– Может, пусть подождут? Поешь, попей что-нибудь, ведь ты ничего не ел с дороги, – увещевала она.

– Сначала нужно заботиться о душе, а потом о теле, – назидательно сказал Ешуа. – Пусть войдут.

Не успела калитка открыться, как селяне хлынули беспорядочной толпой, быстро заполнили маленький дворик и устроились вокруг Ешуа кто как мог: одни сели на землю, скрестив ноги под собой, другие – на камни вокруг колодца, а кто и на солому, рядом с осликом. Переговаривались тихо, как будто опасаясь нарушить торжественность момента, и только пронзительный плач младенца на руках молоденькой женщины звучал обыденными, житейскими нотами. Женщина всполошилась, принялась яростно укачивать его в надежде успокоить и взволнованно зашипела: ш-шш-ш, ш-шш-ш.

– Подойди сюда, женщина, – властно сказал Ешуа, и та повиновалась, опасливо озираясь. – Держи ребенка так, чтобы голова его покоилась у тебя на левой руке. Вот так.

Ешуа осторожно, нежно прикоснулся к голове ребенка обеими ладонями и стал внимательно разглядывать его. Плач младенца становился тише и вскоре совсем прекратился. Он закрыл глазки и сразу же уснул с выражением бесконечного покоя на лице. Во дворе наступила тишина. Где-то вдалеке звучали злые окрики пастуха, возвращавшегося с пастбища со скотом, и обрывки ожесточенной ссоры мужчины и женщины на другом конце деревни. Ослик раздраженно фыркнул и резко мотнул головой, разгоняя надоевших мух.

– У тебя были тяжелые роды, – забормотал Ешуа, обращаясь к женщине, но не отводя глаз от младенца.

– Откуда ты знаешь? – спросила женщина с благоговением в голосе.

– У него чуть-чуть помят череп. Это не опасно, пройдет, не волнуйся. У него головные боли, вот потому он и плачет, ждет от тебя помощи.

– Что же я могу сделать, рэбэ? – с надеждой на его магическую силу проговорила она.

– Ничего. Я сейчас исправлю повреждения. У него иногда будут возвращаться головные боли, но вскоре это пройдет.

Женщина опустила глаза, с любовью рассматривая своего мальчика, и вдруг тихо вскрикнула:

– Он открыл глаза! Он улыбается! Первый раз с тех пор, как родился.

Люди вскочили и стали толкать друг друга, пытаясь пробиться к ребенку, но это удалось сделать только тем, кто был поблизости.

– Сядьте, – скомандовал Ешуа, и снова во двор вернулись порядок и тишина.

– У нас много больных, рэбэ, – обратился к нему мужской голос из гущи собравшихся. – Никого нет, однако, кто может лечить. Помоги нам, если можешь.

Ешуа терпеливо выслушал, но не ответил сразу, а вначале рассмотрел говорившего. Коротко подстриженная поросль на лице и аккуратная прическа на эллинский манер выдавала в нем человека, не отягощенного обрядами. Набрякшие, распухшие полукругом складки под глазами свидетельствовали о серьезной болезни. Ешуа заметил, что он подолгу останавливал свой тяжелый взгляд на Мирьям, а она глаз не отводила. Впрочем, Мирьям смело встречала взгляд любого, будь то мужчина или женщина.