Татьяна Петрова - Больным и здоровым. В поддержку и утешение

Вечером я отстоял саровскую продолжительную вечерню, но утреню выстоять уже не был в состоянии. Вышел я из собора около полуночи. На небе ни облачка. Во всем своем серебряном блеске сияет полная луна. Белые колонны собора светятся, отражая свет лунного сияния…

«Святии архангели и ангели, молите Бога о нас! Святии пророцы и апостоли, молите Бога о нас! Святии великомученицы и мученицы, молите Бога о нас!» – благоговейным полушепотом произносят чьи-то молитвенные уста… небольшая фигурка с непокрытою головой, с котомкой за плечами, в лапотках, с палочкой в руках, стоит вся залитая лунным светом и кладет глубокие, до земли, поклоны, обращаясь с крестным знамением на все саровские храмы. Помолилась эта фигурка и тихими шагами, опираясь на свою палочку, пошла и потонула в ночной тени, брошенной монастырскими зданиями.

Необъяснимый прилив любви и нежности, не то сожаления, не то родного участия, потянули меня следом за странником. Почти около могилки отца Серафима я его догнал и, не говоря ни слова, сунул ему какие-то первые попавшиеся под руку монеты.

– Спаси тебя Христос, раб Божий Сергий!

– Откуда ты имя мое знаешь?

– Господь посылает узнавать своих! Помяните раба Божия Андрея! Храни вас Господь!

Фигурка тихо отошла и скрылась в глубине ночи. Я успел только разглядеть чудесный, глубокий взгляд, да высокий, открытый лоб с откинутыми назад длинными, вьющимися волосами молодого красивого лица. Кто ты, раб Божий Андрей? Отчего мне так тепло и радостно стало на сердце, точно встретился я не с тобой, безвестным, а с близким, дорогим, любимым существом? Не общая ли небесная родина, далекая, едва достижимая, едва постижимая, тянет с неудержимою силой наши изболевшиеся души? Не она ли?!.

За Литургией на следующий день напало на меня то состояние духа, которое отцами Церкви называется «нечувствием».

Полная невозможность сосредоточиться в молитвенном настроении, скука, какое-то непонятное душевное томление – хоть беги вон из церкви. Даже мысли какието богохульные стали лезть в голову. Не в первый раз доводилось мне испытывать такое настроение, и всякий раз с особенною силой оно охватывало меня в день Причащения за Литургией. Чувство Иуды, какое-то духовное предательство. Надо самому пройти через это чувство, чтобы его понять и оценить по достоинству. Само оно не поддается описанию, которое могло бы выставить его в надлежащем свете…

Вдруг точно освежающая струя чистого воздуха влилась в мертвящую скуку моей тоскующей души… слеза молитвы тихо скатилась… загорелось сердце и исполнилось блаженной радости пред грядущим Великим Таинством… Рядом со мною на коленях, охватив руками склонившуюся до земли голову, весь отдавшийся пламенной молитве, стоял раб Божий Андрей, мой вчерашний странник.

Я не заметил его прихода, не видал, как он встал рядом со мной, но я всем сердцем своим почувствовал его близость, и молитва его невидимо перелилась из его переполненной души в совсем было закрывшееся для молитвы мое сердце… Перед Св. Чашей я стоял уже не как Иуда, предающий целованием своего Господа, а как разбойник, Его исповедующий. Твоя молитва, раб Божий, спасла меня от страшного осуждения!

После Причастия я не нашел в соборе моего молитвенника. Не сказав мне ни слова, даже не взглянув на меня за все время, пока шла Литургия, он ушел так же незаметно, как и появился.

Мой отец иеромонах, спутник из Дивеева, служивший в сослужении с другими обедню, за которой я сподобился причаститься, зашел за мной в монастырскую гостиницу, и мы вместе отправились до трапезы на могилку батюшки отслужить последнюю панихиду, в келью его – пропеть последний молебен. Послушник из гостиницы да я составляли клир. Ах, какое это дивное и чудесное чувство молиться не по заказу и не за заказною требой! Петь самому и в то же время самому молиться!..

Из батюшкиной кельи, знакомым уже путем, мы пошли с отцом иеромонахом к святому источнику. В этот день и он, и я – должны были уехать из Сарова. Кашля моего как не бывало; другая моя болезнь настолько ослабела, что я чувствовал себя почти здоровым. Только в левом ухе от моего жестокого носоглоточного катара оставалась глухота, еще не затронутая благодатным действием чудесного лечения.

В купальне источника я встретил опять раба Божия Андрея. Только что, видимо, он выкупался. Вода со смоченных волос течет струйками по радостному лицу… Сам весь такой маленький, тщедушный, а глаза из-под высокого белого, как слоновая кость, лба так и улыбаются приветливою улыбкой.

– Опять Бог привел свидеться. На этот раз это была наша последняя встреча… Последнее мое купанье в источнике отца Серафима довершило мое исцеление: томившая меня глухота и шум в левом ухе исчезли моментально, как только я успел плеснуть на него водой из-под крана благодатного источника…

Вечером того же дня я уехал из Сарова. Прощаясь с саровским отцом гостинником (так в монастырях зовутся заведующие монастырскими гостиницами), я поведал ему свою радость.

– Воздайте, – сказал он, – благодарение Господу! Наш отец Серафим непрестанно подает верующим исцеление. Так и я, грешный, за его святые молитвы исцелен был водой его источника. Да не один я… Любого из нашей братии спросите – ни одного не найдете, кто бы не пользовался в своих недугах благословенною водой святого источника. Калек, расслабленных, параличных к нам возят отовсюду. Какие с ними-то чудеса бывают!.. Наш батюшка всех приемлет и за всех молитвенно предстоит пред Господом!..

Видимо, исцеление не в диковину! Какой бы гвалт подняли католические монахи, доведись чуду моего исцеления совершиться в их местах паломничества! Сколько бы протоколов было написано, сколько бы печатей приложено для рекламирования своей святыни!

Стоит вспомнить Лурд. Может ли с чем быть сравнима эта благоговейная простота:

«Воздайте благодарение Господу!..»

И только. Прославление святого места со смиренною верой представляется Самому Господу. Это, действительно, вера, это истинно та любовь, которая «не ищет своего».

Обновленный телом и духом, вернулся я домой. Узнал о пожаре, о котором я уже писал в начале в своих воспоминаниях, узнал и еще нечто более удивительное. Служанка наша, девушка еще очень молодая и редко чистой души, две ночи подряд перед самым моим отъездом в Саров видела один и тот же сон: приходил к ней какой-то сгорбленный старик, одетый во что-то похожее на свитку и подпоясанный чем-то вроде полотенца. Старичок все просил ее доложить мне о своем приходе, а я ему будто все отказывал в приеме. В последнюю ночь, стало быть, с 18 на 19 июля, когда и мне снились две иконы Божией Матери, старичок опять во сне явился нашей служанке и опять просил меня вызвать к нему. На этот раз я будто ответил: «Хорошо, выйду к нему! Пусть подождет!» А старичок, которому мой ответ был передан, смиренно сказал: «Ну что ж, я подожду! Я ведь у вас здесь часто бываю!» 19 июля вечером я уехал в Саров, и сновидение более не повторялось.