Татьяна Петрова - Больным и здоровым. В поддержку и утешение

Вечером была Всенощная с соборным акафистом великомученику Пантелеимону. Началась она в половине седьмого, кончилась около часу ночи. Наутро – Литургия. После трапезы жду своих будущих спутниц. Проходит час, бьет два часа – их все нет. Не забыли ли обо мне? А может, и не поверили: поблажил, дескать, барин, и не пойдет, да еще в жару такую. И правда, жара стояла такая, что мне, отвыкшему от ходьбы, в этот зной отправляться в путь пешком казалось даже и небезопасным. Только в половине третьего я не вытерпел – отправился за спутницами своими сам. Смотрю, собираются в путь, чай пьют наскоро.

– Сейчас за вами хотели зайти!

– Торопитесь, сестрицы, а то я ходок плохой: до Всенощной, боюсь, не успею дойти.

Собрались быстро. Ровно в три часа мы двинулись в путь. Солнышко, еще высоко стоявшее на небе, заслонилось небольшим облачком, и облачко стало росить на нас мелким-мелким, как сквозь тончайшее сито, дождичком. Одежды не смачивал он, а так, точно освежающей росой обдавал. В другое время я бы не обратил на этот дождик и внимания, но в Сарове, так близко от отца Серафима, ни одно явление не могло пройти незамеченным, и душа требовала ему должного объяснения. А объяснение просилось только одно: все Бог, за молитвы отца Серафима.

Предположение мое о том, что я плохой ходок, на этот раз оказалось лишенным всякого основания. Вперед ушли я да старшая сестра, Евгения Ивановна; остальные, замешкавшись со сборами в Сарове, далеко от нас отстали. Шли мы с Евгенией Ивановной рядом параллельными тропинками, извивающимися около дороги в Дивеев.

Верст шесть пришлось идти лесом. Зазвонили в Сарове к вечерне. Могучая, медная волна догнала нас и плавно, благоговейно понеслась перед нами, одухотворяя мощные вершины кудрявых сосен и мохнатых, угрюмых елей. Какие-то прилично одетые богомолки на телеге проплелись ленивою трусцою мимо нас в Дивеев. Евгения Ивановна молчала, и мне не говорилось. Вековой бор плохо располагал к словоохотливости, да и не шла она как-то к моему молчаливо-сосредоточенному настроению: душа насторожилась в ожидании… Прошли мы лес, вышли в открытое поле, засеянное гречихой; солнышко выглянуло из-за сбежавшихся тучек, но уже не пекло, как в Сарове – был пятый час вечера. Ударило оно по серебру гречихи и точно бриллиантиками рассыпалось в росинках просеявшейся на гречиху тучки. Какая-то большая деревня встретилась по пути. В стороне – завод какой-то.

– Это Балыково, – объяснила мне Евгения Ивановна, – руду здесь плавят.

– Много ли до Дивеева?

– Да верст еще шесть будет.

Пошли в гору. Песок сыпучий, так и шуршит, оплывая под ногами. Отставших сестер стало видно, торопятся, нас догоняют.

– Вот с этой горки и Дивеев будет виден, – сказала Евгения Ивановна.

Вскоре перед нами, верстах в пяти, поднялась к небу высокая колокольня; за ней показался и громадный Дивеевский собор… Будущая женская лавра, по предсказанию отца Серафима, четвертый и последний удел на земле Царицы Небесной. «Первый удел, – говорил батюшка, – гора Афон святая, второй – Иверия, третий – Киев, а четвертый, радость моя, – Дивеев! В Дивееве и лавра будет. Не было от века женской лавры, а в Дивееве она будет. Сама Царица Небесная его Своим последним на земле уделом избрала. Стопочки Самой Царицы Небесной его обошли, и, когда придет антихрист, ему на земле всюду доступ будет, а как дойдет до места, где Ее пречистые стопочки прошли, так и не переступит, а обитель на небо поднимется. Вот, радость моя, что будет! Но будет уже это при самом конце мира, а до тех пор Дивеев станет лаврой, Вертьяново (ближнее село) город будет, а Арзамас – губерния».

Дивеев весь существует, как и возник, чудом. Еще лет тридцать, сорок тому назад, отходя ко сну, сестры сплошь и рядом не знали, чем сыты будут: ни угодий таких, как в Сарове, ни капиталов, зерна даже в пустых закромах амбаров не было; а придет утро, откуда ни возьмись, является помощь, и Дивеев цветет и укрепляется за молитвы своего батюшки на диво и зложелателям своим и благодетелям. Прочтите Дивеевский мартиролог за все время существования этой будущей лавры – он и неверующего наведет на размышление.

Оставалось до Дивеева не более трех верст. Все мои спутницы подтянулись, собрались вместе… Внезапная усталость, во все время пути не ощущаемая, точно свалила меня. В спине точно кол встал.

– Не отдохнуть ли нам, сестрицы?

– А что ж? Хорошо будет – наши-то ведь тоже к ходьбе не очень привычны: по нашей работе все больше стоять да сидеть приходится. И мы приуморились.

Как-то раз на охоте, утомленный знойным июльским полднем и продолжительною ходьбой по лесному дрому и валежнику, я повалился под первый попавшийся куст и уже заснул было, как вдруг почувствовал, что я весь искусан. Это были муравьи, целыми тысячами забравшиеся в одежду, – я наступил и сел в муравьиную кочку. С тех пор я с щепетильною осторожностью выбирал себе в лесу место для отдохновения. И на этот раз около перелеска, мимо которого вилась торная дорога в Дивеев, я тщательно осмотрелся и присел в тени на искошенной, избитой многочисленными и постоянными пешеходами тропинке.

Не успел я опуститься на землю, как буквально был облеплен муравьями. Откуда они взялись? Но одежда, руки, ноги так и закипели этими надоедливыми насекомыми. Я тут же вскочил, как ужаленный, стряхнулся: муравьи как-то сразу с меня осыпались, а сестры говорят:

– Нет, батюшка, Царице Небесной, видно, не угодно, чтобы вы садились на пути в Ее обитель; надо идти.

Усталости моей как не бывало. Да! Видно, взявшись за плуг, не следует оглядываться назад! Царице Небесной не угодно! Да где же это я в самом деле?

Какие это я по-нашему, по-мирскому, «дикие» слова слышу, да еще произносимые с такою силой убеждения, которая исключает всякую возможность какого-либо сомнения!..

Я и сам убежден. Мне самому уже нисколько не кажется странным, что те или другие мои действия и поступки могут быть угодны или неугодны Царице Небесной. И что странно – такая внезапная как бы высота моя, поднявшая меня до Владычицы мира неведомого, меня ничуть не возвышает и не умаляет. Я все тот же, но только вера моя уже не допускает никаких сомнений. Я знаю, что вступаю в мир сплошного чуда, что я иду не в Дивеевский женский монастырь, расположенный в Ардатовском уезде, Нижегородской губернии, а в лавру, где Игуменьей Сама Заступница рода христианского, где живет и действует дивный устроитель и попечитель обители отец Серафим Саровский. Грань между видимым и невидимым, помимо моей воли, нарушилась и слилась в один неудержимый поток безграничной веры, затопивший и ум мой, и мое сердце.

Зазвонили ко Всенощной, когда мы были уже на полях только что сжатой Дивеевской ржи. Вошли в ограду монастыря. Сестры повели меня к себе: «Чайком хоть горлышко промочите – ведь, небось, устали, родимый! Ко Всенощной еще поспеете: до второго звона еще далеко… Батюшка! Да вы никак всю дорогу шли без шапки?!.»