Владимир Зоберн - Граждане неба. Рассказы о монахах и монастырях

Прошло еще несколько минут – и я очутился на фондаричке, в длинном и чистеньком коридоре монастырской гостиницы. Навстречу мне вышел любезный и деловитый гостинник, отец Паисий, тотчас же распахнувший предо мной дверь номера. Это было помещение выше всяких похвал – благодаря уюту, удобствам и чистоте, а также поистине чудесному виду, какой открывался из окон.

Помню, как, пройдя на балкончик, увитый янтарными гроздьями винограда, я долго не мог оторвать взгляда от прекрасной картины тихих вод залива Монте-Санто, омывавших находившийся справа гористый выступ полуострова Лонгос… Невыразимо чудесно светилось море, нежно зеленели рощи, покрывавшие горные склоны, уже слегка подернутые синими туманами умирающего дня. А значительно ближе, прямо перед моими глазами, целою панорамой развертывался он – наш истинно русский монастырь, являющийся по своему положению и богатству построек одним из живописнейших мест Святой Горы.

– Полюбуйтесь, – тихо прозвучал за мною голос моего любезного проводника. – Отсюда наш Целитель виден как на ладони… Вот это храм святого Митрофания, там дальше – святого Пантелеимона и церковь Покрова Матери Божией… Всего у нас до двадцати пяти больших и малых храмов. Большая наша обитель!

Я с восторгом смотрел на эту «большую обитель», сиявшую золотыми главами, и чувствовал, что глаза наполняются: так сильно было впечатление, ею производимое. Мне чудилось, что от всего того, что я видел, веяло Россией, родиной – настоящей Россией, святой Русью, той, что дорога каждому нашему изгнаннику.

– Чудесно! – вырвалось у меня. – Как хорошо у вас здесь, батюшка!

– Да, хорошо, – просто ответил монах. – Не оставляет нас, грешных, Своею милостью Царица Небесная, хотя и трудные времена переживаем. Теперь самим приходится обходиться, потому что на родине-то, сами знаете, что делается… Тяжело Афону без матери-России…

Начались южные сумерки, перешедшие скоро в мягкий, полный тишины и покоя, афонский вечер.

Изрядно утомившийся после морского путешествия и непривычных впечатлений, я улегся спать.

А утром проспал бы, вероятно, значительно дольше, если бы в слух мой не ворвался неожиданный и осторожный, но все же упорно-настойчивый звук, тотчас напомнивший о месте пребывания.

Колокольня и главный храм монастыря Святого Пантелеимона. Афон. Фото В. Кривцова.

Но вот лодка причалила к пристани святого Пантелеимонова монастыря, и нас радушно встретила группа старцев

Стучал в дверь фондаричный, отец Паисий, одновременно со стуком – обычное монашеское приветствие, так чудесно звучащее во всех православных обителях с незапамятных пор:

– Молитвами святых отец наших Господи Иисусе Христе… Боже, помилуй нас!

Я тотчас же отозвался, по-монашески «поаминил»…

Отец Паисий явился ко мне оповестить о весьма важном деле, а именно: о предстоящем визите к знаменитому игумену, отцу архимандриту Михаилу, старцу восьмидесяти двух лет, гордости не только этой славной обители, но и всего русского монашества на Афоне.

– Сначала вас просит зайти к себе отец наместник, – приветливо и любезно сообщил инок. – Пожалуйте за мною, отец наместник уже ждет.

Я быстро собрался и через несколько минут длинным и прохладным коридором уже подходил к низенькой двери келейки отца наместника, в которую так же постучался мой спутник, произнося традиционное «Молитвами святых отец…»

Дверь нам открыл келейник отца наместника, симпатичный, с открытым лицом схимонах отец Иаков. Через минуту я уже находился в обществе иеросхимонаха отца Иоанникия, произведшего на меня с первого же знакомства самое отрадное и в то же время серьезное впечатление. Это – образец русского инока, да к тому же смышленого человека. А вышел он из своеобразной, одной только старой России известной, крепкой и патриархальной семьи второй половины XIX столетия: тогда эта среда еще не была заражена упадком нравов.

Помимо высокой религиозной настроенности, примерной монашеской жизни и трудов по экономии отец Иоанникий принес монастырю огромную пользу и завидной стойкостью убеждений.

В 1913 году, возвращаясь из Палестины, в святой Пантелеимонов монастырь на Афоне прибыл злополучный Григорий Распутин. В то время он находился в расцвете влияния на многих высоких лиц русской церковной и государственной жизни. По своей непосредственности и малокультурию он часто этим кичился, запугивал окружающих и нередко злоупотреблял своим влиянием, принося жалобы на неповинующихся его притязаниям. И вот здесь, в Пантелеимоновом монастыре, Распутин сразу же стал оказывать дурное влияние на некоторых малодушных и темных монахов. Он вносил в их среду дух сектантского изуверства и отрицания духовной дисциплины. Сила его влияния в Петербурге казалась так велика, что скромное монашеское начальство растерялось. Только молодой, стремительный и крепкий духом отец Иоанникий не сробел. Он отправился к Распутину, смело указал ему на вред для обители его дальнейшего в ней пребывания, вносимого им соблазна, и потребовал немедленного ухода из монастыря. После сопротивления и угроз Григорий Распутин все же вынужден был покинуть стены святого Пантелеимонова монастыря и первым пароходом выехал в Россию.

Конечно, злопамятный Распутин не преминул отомстить стойкому афонскому иноку. Когда отцу Иоанникию понадобилось отправиться в Россию для сбора милостыни, то лукавый «старец Григорий» добился синодального запрещения на въезд его туда. А как было бы хорошо, если бы в свое время власть имущие в Петербурге так же решительно поступили со зловредным сектантом Распутиным, как сделал это скромный монах на Афоне для блага Церкви и родной обители!

Сидели мы с наместником отцом Иоанникием, попивали чаек и так оживленно, дружески разговаривали, будто были хорошо знакомы много, много лет. При этом я искренне наслаждался его речью, от которой так и веяло крепким севером, далекой и милой родиной.

Отец Иоанникий – чистой воды великоросс, несмотря на долгий срок пребывания на Афоне, сохранивший подлинную русскую народную речь; она казалась мне теперь особенно дорогой и очаровательной. Так и лилась эта замечательная речь говорком, сверкая меткими народными словцами и поговорками, поражая находчивостью и остроумием, знанием людей и человеческой жизни.

Так говорили когда-то в старой и доброй России торговые люди; так, вероятно, говорили русские бояре и замоскворецкие купцы при Алексее Михайловиче и Петре Великом. И отец Иоанникий, перенеся эту русскую речь через десятилетия, теперь щедро одаривал ею меня.