Парфений (Агеев) - Автобиография

38. В одно время вот со мной случилось какое происшествие: в одну ночь спал я в дому между родными и товарищами, что же, я просыпаюсь и вижу себя нагим совершенно, – хотя бы ниточка на мне была, – кроме одного кр еста. Я, вид я сие, испугался и поднял все семейст во. Все смо трел и на мен я, удивлялись и ужасались, что это и как могло случиться, лежа между людьми плотно, и надобно было распоясываться и скидать верхнее и нижнее платье, и едва нашли одежду, ибо она была засунута в углу позади постели. Много родные трактовали и не знали, что это за предвещение! А я признал сие за извещение от Бога, что так видно надобно мне обнажиться всего мирского и житейского попечения и обнаженному от всего мирского пристрастия работать истинно и усердно единому Господу Богу.

39. В одно время, ночью, шли мы с двоюродным братом, также юным; он, держась за мои руки, лобызал меня и горько плакал, и говорил сие: «Возлюбленный мой брат! Ты знаешь, что я люблю тебя с малых лет и уважаю тебя, и даже имею тебя за отца духовного и за наставника, то прошу тебя со слезами: поведай мне свою тайну сердца, ибо все мы знаем, что ты с малых лет имеешь великую любовь к Богу и стремление ко иноческой уединенной жизни, то откройся мне, когда ты полагаешь свое намерение привести в исполнение и оставить все житейское попечение, ибо и я такое же имею стремление и от тебя не отстану, и пойду вместе с тобою во след Христа, и ты будешь мне до самой кончины моей жизни предводителем и наставником». Я ему сказал: «Послушай, любезный брат Василий [25] Имя надписано сверху другим почерком. , хотя огонь любви к Богу и запылал в тебе, но на него я надежды не полагаю, ибо он скоро потухнет; твой огонь подобно сену или льну и сильно запылает, да скоро погаснет; потому говорю я это, что ты прежде сего никогда этого не говорил и я даже и не слыхал, чтобы ты имел желание идти в монастырь. Ты смотришь на меня, что я это имею стремление с малых лет, но вот и по сие время остаюсь в мире, да и боюсь, как бы не остаться и навсегда. Вот день за день, неделя за неделю время пролетает, а смерть этого не дожидается, как раз подоспеет. Но, впрочем, скажу тебе, что нынешним годом едва ли не исполню своего намерения и не совершу великого своего предприятия, но ты, ежели хочешь быть моим спутником по жестокому пути Евангельскому – во след Спасителя Иисуса Христа, то как я соберусь, и ты будь готов и поспешай ко мне, уже я медлить не буду – хотя бы нагому, только бы вырваться из мира.

Он же обещался все исполнить; и вот когда пришло время, я стал ему говорить, что я готов совсем, а он начал отлагать еще до времени и до другого года. Что же, я ушел, а он остался дома. После меня, чрез несколько времени, пришел он к нам в дом (это уже мне моя мать сказывала после) и много плакал обо мне, потом сказал: «Он и меня приглашал идти с собой, но я не согласи лс я на это»; мать же моя, а его родна я тет ка, нача ла ем у говорить: «Возлюбленный мой В., послушай ты меня, ибо я теперь осталась тебе вместо матери: ежели ты с ним совещался идти или давал обещание быть иноком и работать Господу Богу, то иди за ним и ищи его, а то тебе и счастья не будет в мире, ибо Господь уже тебя записал в книгу животную тогда, когда ты только мысленно дал обещание быть в числе работающих Ему». Он же сказал, что я не обещался этого. Что же, поживши после меня, женился и пожил немного – помер, оставив молодую жену и сына.

40. Возвращаюсь опять к прежней своей повести.

Живши я дома, родные старались всячески меня возвеселить и ободрить, но не могли.

В одно время окружили меня. Отец стал говорить мне следующее: «Любезный сын, что ты делаешь над нами, что ты всех нас, своих родных, поверг в уныние, или уже ты положился уйти в монастырь, то я тебе решительно скажу, что ты этого и не помышляй, этого никогда не может случиться, ибо мы тебя не отпустим; а хотя ты уйдешь и без нашего благословения, то нигде от нас не скроешься, хотя бы ты ушел за границу, то и тамо найду, ибо мне все наши старообрядческие монастыри знакомы; в пустыню уйдешь – и там найдем, и оставь это свое намерение да живи дома. Не только одни спасаются монахи, можно спастись и в мире. Теперь скажи нам решительно, – ибо вот приходит время, нам надобно отправляться по делам нашим, – что ты будешь ли заниматься или уже нет?» Я ему ответил: «Возлюбленные мои родители! Вы знаете мое стремление и намерение с самых малых лет ко иноческой жизни, и уже полагал началы, но они успехами не увенчались, и хотя собираюсь ведь уже 8 лет, но все-таки живу дома. Но, конечно, я этого своего предприятия не могу оставить, и уже когда-нибудь надобно совершить его; но когда это исполню – неизвестно. Когда придет тот час, тогда я уже вас беспокоить и благословения вашего требовать не буду, хотя оно мне и необходимо нужно; но даже и не спрошусь вас, ибо, зная ваше на это неблаговоление и что вы не только не хотите дать благословение, но еще хотите преградить путь мне; но это ваше предприятие совершенно противно Евангелию и правилам святых отцов, и я пойду с одним Божиим благословением; а после, я надеюсь, вы и сами меня благословите и будете благодарить меня, что я это сделал.

Теперь еще посылайте меня и заставляйте меня, что хотите, – все с любовию буду исполнять ваше приказание. Вы не сомневайтесь в том, что я вас обижу, если уйду и возьму ваше имение; а если пойду, то не только вашего, но и своего ничего не возьму, ибо пойду совершенно Бога ради. Но еще вы сказали, что будете меня преследовать и искать; и думаете мне этим путь преградить ко спасению? Но я вам скажу, что я уже теперь не глупый, как был прежде, не только вы меня не найдете, но, может быть, несколько лет не будете иметь и слуху обо мне».

41. Живя в доме, я собрал книг порядочную библиотеку рублей тысячи на две и множество святых икон, ибо все мое было утешение в книгах и иконах. В одну ночь видел я сон, очень замечательный, будто бы стоял я на некоем поле, предстала предо мной девица неизреченной небесной красоты, лучи сияют от нее, яко солнце, и я весь от сладости ее растаял. Она сказала мне: «Вот я, твоя невеста», – и я от сладости ее гласа проснулся; и это осталось навсегда в моей памяти.

42. Потом родитель, выхлопотав пачпорт и дав много денег, отправил меня на торговлю. Вот были странные проводы, что все плакали до беспамятства; родителей уже положили на повозку без памяти. Они, проводив меня и приехав домой, три дни плакали и говорили: «Знать, теперь закатилось наше красное солнышко навсегда, видно, улетел наш ясен сокол, видно, он оставил навсегда свое теплое гнездо, видно, пошел летать по всему белу свету». Потом часто писали мне письма, наполненные жалости и горести; и я им писал письма утешительные, но они им не верили, а полагали, что я уже не возвращусь в дом, потому что всю зиму они меня замечали; но и я также уже не помышлял более возвратиться в дом свой и хотел было уехать в монастырь; нашел было товарища, но товарищ не поехал со мной; после я узнал, что он женился и пожил с женой полтора года и помер. Видно, Бога-то обманывать – не брата своего; а я обязался большими делами и расчетами, а их там окончить невозможно, а надобно ехать домой, а так уйти забоялся, дабы не обидеть отца своего и не навести бы на себя клятвы родителей, и вместо спасения – погибели.