Парфений (Агеев) - Автобиография

50. Вот я пришел в город ночевать. Из этого города пошли две дороги – одна к нам в город, а другая – в противоположную сторону, что же случилось? Вдруг мне помысл: «Теперь уже пожил в монастыре, и довольно. Воротись домой, полно тебе ходить, ты знаешь, что уже два месяца, как ты из дому; уже сколько родные пролили о тебе слез. О, как ты их теперь утешишь, – это уму непостижимо». Опять представились мне все горести, ужасы и невозможность – иди домой, да и только; всю ночь провел без сна – все боролся с помыслами. По утру на другой день, был день воскресный, всю ночь хозяева промолились Богу, то читали псалтири, то каноны, то делали поклоны, хотя были и Православной Греко-российской Церкви и бывали в Киеве. Потом я отправился в путь, но, однако, не домой, а все-таки вдаль; но по улице я не могу идти, да и только, как бы опутан я железными цепями и десять пудов на шее; отойду сажен пять, да и сяду, посижу да и опять-таки вперед, а врага обманываю, говоря: «Хотя только побываю в Киеве и поклонюсь святым мощам, да и домой»; но нет, его, видно, не скоро обманешь, не могу идти, да и только; меня спрашивают: «Или, молодец, ты нездоров?» Я говорю, что нездоров. Кое-как я добрался до заставы и только лишь прошел заставу, – О, великие чудеса, – я как бы выпутался из сетей или из оков, или птичка из клетки; почувствовал необыкновенную легость, так что почти побежал бегом; отошел верст 30 и ничего не устал. Пришел в село, там только что еще начинают благовестить к Литургии; я узнал, что тут освящение храма, и это я принял за особенное Божие извещение к продолжению начатого мною пути. Хотя церковь была и православная, но я уже тут про веры говорить оставил, а искал только пустыни, и так далее я начал продолжать свое странствие.

51. Теперь скажу несколько слов и о родителях, и что случилось дома после меня, это уже мне рассказывали сами родители после семи лет моего странствия:

По отбытии моем, в понедельник, мать посылает в город сестер на лошади, и без меня чтобы они и домой не ездили, а дождались бы меня. Они, приехав, всюду меня ищут и спрашивают, кто не видал ли его. Пришли к дяде в лавку, и им вручают платок с бумагами. Они спрашивают: «А где он сам?» Им сказали, что поехал провожать товары и приказчиков. Потом встречают другого дядю и его спрашивают, что не видал ли где братца? Он сказал, что я сейчас от товаров и видел ваш товар и приказчиков, а его там нет. Они везде меня иска ли и всех спрашива ли, но не наш ли. Принуждены бы ли возвратиться одни без меня. Что же, мать их встретила на пути еще, спросив их: «Где же Петя?» Они сказали, что не могли его найти, только вот он оставил платок с бумагами, а сам, говорят, уехал провожать товар, но и там его не видели. Мать же вскричала: «Как, оставил бумаги?» Потом оградила себя крестным знамением, попросила холодной воды, а сама упала на землю; полежав, встала и сказала: «Молитесь о мне Богу и ведите домой меня». Придя домой, немедленно послала за соседом прочитать и разобрать бумаги.

Развязав платок, начали разбирать. Вот она схватила одну новую бумагу и сказала: «Читай, что это за бумага». Вот он начал читать следующее:

«О, дражайшие паче всего света, милые мои родители! Тятенька С. Д. и маминька Ф. Г., во-первых, припадая к стопам родительских ног ваших, со слезами прошу вашего родительского благословения на всю мою маловременную жизнь. О, дражайшие мои родители! Пишу вам сие, всякой горести исполненное письмо, и письмо, может быть, последнее. Припадаю к стопам вашим еще, и со слезами прошу прощение, простите меня Господа ради за таковый дерзкий мой поступок, которым нанес вам несносные скорби, на всю вашу жизнь – простите и не клените; ибо вы знаете, что я любил вас и любить не перестану; и то вам известно, что имел я непременное желание, ради любви Господа моего, оставить вас на всю жизнь и идти работать Господу Богу во иноческом чине. Вот, наконец, пришел час, когда я должен совершить свое желание и начать узкий и прискорбный путь, вводящий в жизнь вечную; вот и отправляюсь в странствие на всю сию временную жизнь и не могу вам сего сказать, что приведет ли Бог нам видеться в этой жизни или нет, Бог только о том знает, но я сам уже не имею надежды; но вы знайте, что я не оставлял вас, а только иду зарабатывать для вас и для себя спасение, которое необходимо нужно для всех нас.

Скажу вам, что вас теперь не обидел – денег с собой взял только 25 рублей, которых мне достанет ненадолго; прилагаемые здесь бумаги все рассмотрите хорошенько – тут есть и нужные векселя; также прилагаю все мои счеты и отчеты за весь год. Которым я состою должным, за краткостию времени не мог отдать, то, прошу вас, всем отдайте, а которые остались мне должными, то получите, но которые не имеют чего отдать, то простите. Я с собой беру немного одежды и книг, а прочее все вам оставляю.

Со слезами прошу вас: не браните меня, а молитесь за меня Господу Богу, чтобы укрепил меня в начатом мною пути и совершить бы Господь помог его до конца. Конечно, хотя много я причинил вам скорби, но все-таки меньше, нежели себе, ибо вы остались в доме своем, вокруг родных, на своей стороне, при имении, но я один-одинехонек ввергаю себя в бездну всяких скорбей, – Бог мне помощник будет во всех скорбях моих, ибо я для любви Божией все сие предпринимаю.

Прошу вас не преследовать меня и не искать, ибо не на то уже я решился, чтобы вы нашли меня, но полечу в отдаленные страны, чтобы и слуху обо мне никакого не было.

Всем родным и знакомым свидетельствую по земному поклону и прошу не плакать обо мне, но молиться Господу Богу.

И так, дражайшие мои родители, испросив вашего родительского благословения и святых ваших молитв и пожелав вам от Господа Бога терпения в наступивших скорбях ваших, остаюсь и отправляюсь в невозвращенный путь на всю жизнь мою в странствие, предназначенное мне Богом прежде рождения моего.

Родной ваш сын П. С. Е.»

Когда же начали читать сие письмо, то все бывшие в дому не могли стоять на ногах – попадали на землю, и чтец не мог тут читать. Вот пошла потеха: собравшиеся все сродники плакали безутешно, хотя родительница и хотела показать мужество, но не могла, и с печали легла в постель. Дяди писали отцу это происшествие, случившееся в доме, и он немедленно поспешил домой на почтовых. Приехав домой, нашел всех лежащими в постелях больными. Вот он показал мужество, начал уговаривать и увещевать; и так, мало-помалу, стали позабывать; и так потекло время; только не проходило ни одного праздника и пира, чтобы прежде общими слезами не оплакали меня.

Но что же, моим отсутствием еще скорби их не окончились, но полились на них, как река, ибо, прожив после меня один год еще, слава Богу, но потом как пошло богатство из рук их и пошли убыток за убытком, беда за бедою, одна еще не прошла – другая уже наступает. Что же! В два года лишились всего своего имения! Отец возвращается домой уже без копейки, только надеется еще на дом и что есть в доме; но приехал на место, где был дом, там одни только угли и пепел – все сгорело пред приездом его. Он же, увидя сие, заплакал и поблагодарил Бога за все. Потом, узнав, что семейство его живет у его двоюродного брата, поехал туда. Приехав, поздоровался с супругой, узнав друг от друга, что у них не осталось ни одной копейки, отец засмеялся, а мать заплакала. Он сказал ей: «Глупая, о чем же плакать, ведь Господь все нам дал, все и взял опять, буди воля Господа; а еще все Иова праведного над нами не свершилось – надобно мне еще на этом навозе полежать больному, показывая на навоз; ибо они жили на дворе под сараем». Мать говорит ему: «Ты в таких скорбях, а еще шутишь». Он сказал: «Какая это шутка?» Что же, с этого слова и сделался болен. Лежал на навозе больной, в горячке, довольное время. Семейству было есть нечего. Мать взяла мешок и пошла к деверю попросить милостыни, а сама идет путем, слезами обливаясь; прежде сама подавала милостыню, а теперь сама пошла просить милостыни; но пошла просить к родным, к своему зятю, за которым была его сестра; что же, он попадается ей навстречу и спросил ее, куда она пошла. Она же сказала: «К вам просить милостыни». Он сказал: «Как просить милостыни! Разве у вас есть нечего?» Она сказала: «Ты сам знаешь: имение все пропало, дом сгорел со всем имуществом, а сам хозяин при смерти лежит на навозе, а денег нет ни копейки, а хлеба – ни пылинки, ни куска». Он заплакал, очи возвел горе, сказав: «О, Боже, Боже наш, что это за жизнь превратная, что это за суета непостоянная, что Ты с нами делаешь и как Ты нами повелеваешь, то вниз, то вверх колесо жизни нашей обращаешь».