Ульф Экман - Духовные корни

Вопросы, освещенные мною выше, являются всего лишь введением, цель которого – показать связь современного харизматического опыта или его составных частей с их временным контекстом, а также место, занимаемое этими явлениями в общей картине «проекта модерна». Это позволяет нам подойти к рассмотрению подлинного вопроса, а именно: какую же позицию нам следует занять по отношению к такому явлению, как страдание? Для этого следует прежде всего установить: является ли естественное желание человека избегать страданий результатом правильного понимания библейских текстов, или же это действие плоти, которая находится под воздействием окружающей культуры? Если верен второй ответ, то следует сопротивляться влиянию, уводящему от библейского откровения. В данном случае, на мой взгляд, мы имеем дело с обоими факторами.

Не возникает никакого сомнения в том, что в более традиционных христианских течениях на страдания делается сильный упор. Такой взгляд также может быть навязан сугубо земным мышлением – нежеланием ожидать чудес и сверхъестественных вмешательств. Люди не хотят впасть в упрощенный богословский триумфализм. Им трудно выбрать какую-то точку зрения на волю Божью, и они защищаются от неизбежных сомнений по поводу ответа на молитву – либо просто сомневаются в том, что Бог вообще желает вмешиваться в наше бытие. Всем людям, как верующим, так и неверующим, очевидно, что мир полон страданий, и ни у кого нет однозначного решения этой проблемы; есть лишь эмпатия. В данном случае эта эмпатия может перерасти в отчаяние или же, вследствие постоянного воздействия СМИ на нашу психику, в равнодушие. Логическая цепочка в таком случае выстраивается следующим образом: все мы тут на равных условиях и, следовательно, не имеем права ожидать чего-то иного в этой жизни. Да, мы прощены и помилованы, но при этом не преобразованы и не наделены привилегиями. Имеющий такие взгляды человек держится подальше от библейских отрывков, которые фактически противоречат им (напр. Ин. 10:9, 10; Еф. 1:3–6; Евр. 4:16, 7:25, 11:6; 2 Пет. 1:3, 4; 1 Ин. 4:4, 5:4, 5, 12–15). В принципе, этим текстам по-прежнему отводится место в литургических чтениях, но люди почти не применяют их к себе в конкретных, повседневных жизненных ситуациях. Это означает, например, что отрывки, в которых повествуется об исцелении, намертво прикрепляются к давно ушедшим временам, или же толкуются как знамения, а не образцы того, что Иисус хочет делать с верующими сегодня, здесь и сейчас. В таких условиях удобнее всего переносить все библейское повествование в духовную плоскость.

Стоит оговориться, что никакое конкретное применение библейских слов не исключает их духовного, аллегорического толкования. В этом и сокрыто чудо Слова Божьего – оно может быть понято в нескольких измерениях сразу. Тут часто и возникает боязнь представить Иисуса слишком осязаемым, слишком добрым. Каким-то образом люди умаляют значение целого множества случаев, когда Иисус приходил к людям и исцелял всех, кто с Ним соприкасался. Эти эпизоды рассматриваются как введение в служение Иисуса или как чудеса былых времен. Я думаю, что неверный взгляд на страдания, который в этом случае имеет мирскую подоплеку, ведет к всеобщей апатии. В таком контексте аллегорическое одухотворение Писания служит неверной цели, затуманивая конкретное содержание библейского текста и лишая надежды на его осуществление в настоящее время. Лично я ничего не имею против классического аллегорического толкования библейских текстов, за которым после Реформации закрепилась дурная слава. Писание, конечно же, многослойно – примерами могут послужить такие книги, как Евангелие от Иоанна, Послание к Евреям, Откровение, Песни Песней. Проблема не в аллегории. Проблема скорее в модернистском рационализме, который отрицает возможность конкретного исполнения библейских обетований посредством Божьего вмешательства в наши дни. Тогда страдания становятся слугой неверия и своего рода поводом отказать Богу во вмешательстве в наше бытие.

Вместе с тем, Библия много говорит о страданиях, о том, как они постигают нас и как нам надлежит переживать их. Вся жизнь Иисуса Христа и Его труд примирения являются выражением страдающей любви. В харизматических кругах и движениях пробуждения особенно сильно подчеркивается воскресение Иисуса Христа и жизнь после креста. Чаще всего это не что иное, как реакция против лютеранского ударения на искупление, которое, конечно же, никто в названных кругах не отрицает, но которое там все-таки считают неполным, когда воскресение и излияние Духа приглушаются и не занимают центрального места в проповеди. К тому же, кажется, что подчеркивающие примирение не до конца понимают жизнь в Духе во всей ее радикальности, жизнь верующего как ветви на лозе. Эта новая жизнь, которая происходит от прививания к Христу, начиная от рождения свыше и становления новым творением, представляется таким людям какой-то далекой и размытой. Исповедание позиции во Христе и причастие к обетованиям воспринимается ими как хвастовство или гордость. Повышенное внимание, уделяемое правам и привилегиям Божьих детей и благословениям нового завета, противопоставляется акценту на грехе, виновности и прощении.

Логика в данном случае такова: «реальная жизнь» со всеми ее испытаниями и проблемами делает человека смиреннее. Другими словами, для того, чтобы избежать разочарования, не стоит ожидать от жизни слишком многого. Потребность в балансе – это и пасторский вопрос душепопечительства, и наставление каждому проповеднику верно «преподавать слово истины» (см. 2 Тим. 2:15), ведя паству вперед. Конечно же, и в этом есть некий смысл. Если проявляются легализм, мечтательность или чрезмерная духовность, то эти неверные основания должны быть разрушены в жизни верующего, чтобы все духовное здание не обрушилось из-за искривлений в фундаменте. Кстати говоря, с библейской точки зрения, можно задуматься – в самом ли деле надежды человека способны превзойти некий допустимый предел, – ведь мы имеем дело с живым Богом, включая и все, Кем Он является, и все, что Он может делать (см. Еф. 3:19, 4:13, 15; Кол. 1:28, 29, 2:10). Вместе с тем, мы, конечно, несовершенны и живем в ограниченном мире; лишь в вечности нам надлежит увидеть всю полноту Божьей сути и силы. В этой же жизни нам нужно, вопреки своему несовершенству, стремиться к христоподобию, как говорит Павел в Послании к Филиппийцам (см. Флп. 3:10, 11), в то же время осознавая, что мы еще не достигли желаемого (см. Флп. 3:12, 13).

Различные течения трактуют этот аспект по-разному. Некоторые делают акцент на том, что все, чем человек обладает в вере, фактически доступно для него сегодня. Такая линия, естественно, может привести к перенапряжению или триумфальной элитарности. Иные же делают акцент на том, что будет доступно нам лишь в вечности. Эта позиция, напротив, может перейти как в замаскированную апатию, так и в откровенное пораженчество. Третьи пытаются совмещать одно с другим, и расклад получается иным. Разбирать каждое богословское направление не входит в мою задачу; я желаю лишь отметить разнообразие взглядов, формирующих отношение людей не только к чудесам, божественному вмешательству и страданиям в жизни верующего, но и к вероятной задаче последних. В чистом виде вера в то, что уже на земле можно достичь совершенства, – своего рода учение о полной свободе от греха – встречается редко, разве что в некоторых крайне экстремальных группах. Такая доктрина время от времени дает о себе знать, но редко привлекает много сторонников. Сама жизнь быстро опровергает ее.