Алексей Солоницын - Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна

Зачем, зачем?

«Суета сует, – сказал Экклезиаст, – суета сует и томление духа»…

Князь Сергей очнулся от задумчивости, прислушался к тому, о чем говорит жена с приемной дочерью.

– Почему мы не можем принять к нам в мастерскую новых девушек? Мы вчера с княжной Оболенской осматривали залы Кремля и нашли место, где еще можно поставить столы для швейных машин.

– Пусть девушки придут ко мне, – сказала Елизавета Феодоровна. – Сейчас будем составлять еще один санитарный поезд, надо укладывать медикаменты. Как раз понадобятся девичьи руки.

– Несчастная война, – князь Сергей тяжело вздохнул. – Даже позорная. Какой могучей и несокрушимой державой была Россия при брате моем

Александре, и какой она стала при Ники! Поражение за поражением от каких-то японцев…

– Дядя, неужели мы проиграем войну? – спросил Дмитрий.

– Надо быть готовыми ко всему. Ты уже достаточно взрослый, Митя, чтобы разбираться и в политике. В душе своей ты должен понять, что наш державный корабль император ведет неуверенной рукой…

Карета катилась легко, кучер Андрей погонял любимого своего скакуна Резвого, покрикивал да посвистывал. Князь Сергей сидел рядом с Дмитрием, Елизавета Феодоровна и Мария – напротив. В карете было уютно, совсем не холодно, но после тех слов, которые сказал князь Сергей, как будто повеяло ледяным ветром…

– И ничего нельзя изменить? – спросил Дмитрий с дрожью в голосе.

– Можно. Наша задача в том и состоит, чтобы повлиять на императора, чтобы…

– Не надо об этом, Сережа, – перебила его Елизавета Феодоровна. – Характер у Ники слишком сложный, чтобы в нем разобраться детям. Я думаю, что и многим взрослым это не под силу.

– Почему? – удивился Дмитрий.

– Потому что он руководствуется волей Божьей, что многие или не понимают совсем, или понимают превратно.

Какой-то человек подбежал к карете и заглянул в окно.

Елизавета Феодоровна инстинктивно отстранилась и закрыла собой Машу. Человек в картузе, одетый по-крестьянски, шарахнулся в сторону и исчез.

– Кто это? – испуганно спросил Дмитрий.

– Успокойся, какой-то сумасшедший, – сердито сказал князь Сергей. – Знаешь, при театральных подъездах шатается немало людей, которым надо поглазеть на знаменитых господ артистов. Может, он думал, что в нашей карете едет господин Собинов.

Карета остановилась у подъезда Большого театра. Князь Сергей вышел первым, внимательно осмотрелся. На ступеньках, перед могучими колоннами, он увидел князя Константина Константиновича, поэта К. R, с детьми. Князь Константин тоже увидел князя Сергея и, радостно улыбнувшись, пошел к нему навстречу.

Старшему сыну князя Константина, Иоанну, тому самому мальчику Ванечке, которого мы уже знаем, теперь девятнадцать лет. Среднему, Косте, – пятнадцать, младшему Игорю – одиннадцать.

– А я вот со своими гвардейцами, – улыбаясь, сказал князь Константин.

– А где же Елизавета Маврикиевна? – спросила Елизавета Феодоровна.

– Она с дочурками пойдет в оперу в другой раз. Обычное недомогание. А вы? Кажется, чем-то встревожены?

– Волнение перед премьерой… Ванечка, какой ты стал большой. По-прежнему хочешь быть генералом?

– Ну что вы, тетя Элла! Детские мечты. Это вот Олег у нас рвется воевать. Все бранится, что годами не вышел.

– Костя с Игорем тоже решили стать военными. У Олега явные литературные наклонности, а ему подавай шашку и коня! Вот и сегодня у него какие-то неотложные дела…

– Тетя, я, пользуясь случаем, хочу высказать свое восхищение вами, – волнуясь, сказал Костя. – Мы все знаем, сколько вы делаете для фронта, для победы. И про ваши мастерские в Кремле, и про санитарные поезда…

– Идемте, а то опоздаем, – перебил юношу князь Сергей. – Поговорим в антракте.

Он продолжал осматриваться, и это заметил князь Константин.

– Кого-то ждешь?

– Да, один мой старый полковой товарищ… Идемте, я найду его в театре.

И тут он заметил человека в картузе, бросился к нему и резко повернул к себе.

На князя Сергея смотрело испуганное лицо бородатого извозчика. А тот, что заглянул в окно кареты, был бритый, только, кажется, с усами… Нет, бородка была, но именно бородка, а не борода…

– Обознался…

Князь Сергей ретировался, вернулся к своим, взял под руку жену и повел ее ко входу в театр.

Морозное солнце изредка проглядывало сквозь белесые облака. Было холодно, бесснежно, задувал колючий ветер.

Дворник закончил скалывать ледок на ступеньках Исторического музея, ушел, сгибаясь от ветра. Несколько прохожих быстро прошли в Иверскую часовню, что у Воскресенских ворот.

Прикрываясь воротником пальто от ветра, высокий молодой господин в заграничной кепке с наушниками и в сапогах беседовал о чем-то с человеком в крестьянской одежде – видимо, его слугой.

Молодому господину было двадцать шесть лет. Выправки он был военной, уже научился управлять людьми, потому что отличался волей, был смел, занимался гимнастикой по системе немца Мюллера, изучал психоанализ, читал не только Фохта и Молешотта, но и Бакунина, с которым был лично знаком.

Звали молодого человека Борис Савинков – через несколько лет он станет во главе партии социал-революционеров вместе с Евно Азефом, одним из главных провокаторов века.

На руку Борис набросил плед, а под пледом находилась бомба.

Если внимательней присмотреться к человеку, который был одет в крестьянскую одежду, то можно было озадачиться: отчего дворовый парень так странно бледен, отчего лицо с тонким носом, голубыми глазами, рыжеватой бородкой и усами делает его похожим то ли на студента, то ли на чиновника средней руки? А если пристальней всмотреться в глаза этого человека, удивишься, пожалуй, какая фантастическая одержимость светится в них.

Ивану Каляеву было двадцать восемь лет. Он участвовал в убийстве министра внутренних дел Плеве, теперь готов был пойти на теракт как главное действующее лицо.

– Янек, Куликовский сказал, что переоценил свои силы – он не может участвовать в терроре, – сказал Савинков.

– Он человек минуты, – быстро ответил Каляев. – Я знал, что у него не хватит сил.

– Дора второй раз сменила запалы, – продолжал Савинков. – Она могла взорваться, как Покатилов.

– Значит, отменять нападение больше нельзя, – резко сказал Каляев. – Я выйду на великого князя один!

Несколько прохожих быстро прошли в Иверскую часовню, что у Воскресенских ворот