Алексей Солоницын - Земной ангел. Великая княгиня Елизавета Федоровна

– Это большой риск, – Савинков решил умерить пыл Каляева. – Один метальщик может промахнуться. В случае неудачи вся организация ставится под удар.

– Я не промахнусь! – почти крикнул Каляев. И тут же осмотрелся и стал говорить спокойней:

– В прошлый раз я не уничтожил его, потому что в карете сидели дети и его жена. Я не совершил теракт и несу ответственность перед организацией. Я должен довести дело до победного конца.

– Успокойся. И Дора, и Моисеенко – все мы не осудили тебя. Ты поступил как рыцарь. Как герой. Но сегодня… Сегодня я не уверен, что ты готов к подвигу.

– Как раз сегодня я готов! – Каляев с трудом сдерживал себя, чтобы опять не перейти на крик, и Савинков видел это. – Не отнимай у меня возможность сделать то, к чему я стремился всю свою сознательную революционную жизнь, – голос его дрогнул, и он как-то заискивающе посмотрел на Савинкова. Но тут же, через секунду, глаза его опять заблестели, как у больного лихорадкой. – Верь мне, Борис, я не промахнусь. Я слишком долго готовился к этой минуте. Я не смогу больше жить, если моя цель не осуществится. Пойми меня, Борис.

«Холерик, – подумал Савинков. – Но в нем есть смелость, это не Куликовский… Если бы у него были крепче нервы…»

– Держи, – решился Савинков, передавая Каляеву плед с бомбой. – Но учти, – сердце твое должно гореть огнем, а разум – быть холодным как лед.

– Лишние слова, – перебил его Каляев. – Маршрут кареты мне известен до деталей. Он поедет через Никольские ворота. Я буду стоять здесь. Посмотри: вот картинка о войне – в стекле прекрасно будет виден выезд князя. Я буду стоять спиной к Кремлю, будто рассматривая эту картинку. Кучера и карету я хорошо знаю. Какие могут быть сомнения?

«А ведь, пожалуй, он все сделает как надо», – подумал Савинков.

– Только не теряй хладнокровия и не горячись.

– Иди к Доре. Ждите взрыва.

Савинков заглянул в глаза Каляеву. И увидел фанатический блеск расширенных, как после гашиша, зрачков.

– Прощай, Янек.

– Прощай, Борис.

Савинков быстро ушел, и Каляев занял ту позицию, о которой только что рассказал. Он поднял голову и увидел икону Иверской Божьей Матери. Глаза ее, погруженные в созерцание своей души, смотрящие поверх головы младенца Иисуса, сейчас как будто смотрели на Ивана Каляева.

Но он не видел этого – все его внимание было сосредоточено на выезде кареты великого князя.

Карета все не появлялась.

Не выдержав, Каляев быстрыми шагами направился к Никольским воротам, зашел в Кремль.

И в этот момент появилась карета Сергея Александровича. Великий князь заметил Каляева.

– А, это ты, картуз! – крикнул князь, распахнул дверцу кареты и уже хотел спрыгнуть навстречу Каляеву, который бежал прямо на великого князя, на бегу разворачивая плед. С четырех шагов он успел бросить бомбу в грудь князю.

Раздался взрыв, ухнул, как мощный удар в огромный барабан…

Куски кареты, куски тела великого князя взлетели высоко в воздух и разлетелись в разные стороны…

Отброшенный взрывной волной, Каляев упал. Он жив и невредим.

Лошадь упала на брусчатку, бьется, пытаясь подняться…

В стороне валяется кучер Андрей, пронзенный десятком осколков, весь в крови.

– А-а-а! А-а-а! – стонет он и пытается встать, ползет на четвереньках и падает. А на месте кареты – месиво из кусков окровавленного тела и дерева.

Каляев, еще не очнувшись от взрыва, еще не веря, что остался жив, поднялся с колен и посмотрел на дело рук своих. Картуз его куда-то улетел, волосы спутались, торчат дыбом, глаза дико вытаращены.

– Победа! Долой самодержавие! – истерично закричал он.

Раздался взрыв, ухнул, как мощный удар в огромный барабан. Куски кареты разлетелись в разные стороны

К месту взрыва подбежали полицейские, навалились на Каляева и скрутили ему руки.

Со всех ног мчится к месту взрыва Елизавета Феодоровна. Она в одном платье – как только услышала взрыв, сразу же выбежала из палат, где расположились организованные ею швейные мастерские. Она прошла между расступившимися прохожими, судейскими чиновниками, которые выскочили после взрыва из здания суда.

– Сережа! Сережа…

Она увидела его окровавленную голову с частью груди, в другой стороне – часть торса с одной ногой… А это что? Господи, да ведь это его кисть, пальцы…

– Да отойдите вы! – крикнула она на судейских, на каких-то случившихся тут зевак. – Как вам не стыдно смотреть? Уйдите!

Солдаты из охраны Кремля догадались принести носилки.

Елизавета Феодоровна упала на колени, стала собирать куски тела мужа, словно боясь, что кто-то отнимет их у нее.

Солдат средних лет, видать, воевавший, понял, чем озабочена Елизавета Феодоровна. Он снял с себя шинель, накрыл останки великого князя. Расталкивая отупевших зевак, он стал помогать княгине – вот нашел в снегу вторую окровавленную кисть князя с обручальным кольцом на безымянном пальце, подоткнул ее под шинель.

– А-а-а! А-а-а! – стонет кучер Андрей.

Солдаты подняли его, уложили на носилки.

– Князь… живой? – спрашивает Андрей. Из глаз его течет кровь, он ничего не видит.

– Живой, Андреюшка, – отозвалась Елизавета Феодоровна. – Да помогите ему скорей!

Андрея унесли.

Каляев, уже без истерического восторга, уже сам пораженный ужасом свершенного, встретился взглядом с Елизаветой Феодоровной. Вскинул голову, как бы показывая, что он ничего не боится, в том числе и ее взгляда, но тут получил сильный толчок в спину от офицера:

– Иди, мерзавец!

Солдаты, подняв носилки, занесли их в церковь Чудова монастыря. Поставили носилки у амвона. Настоятель храма, старенький священник с трясущимися губами, совершенно потерянный, не знал, что делать.

– Ну что же, батюшка, – сказала Елизавета Феодоровна. – Надо приготовиться к панихиде… отпеть…

Сердце обливается кровью, но она Богом данной ей терпимостью сдерживает нечеловеческую жгучесть разрыва бомбы, которая взорвала ее.

Муж умер мгновенно, а раны достались ей.

– Я сейчас… сейчас… – бормочет священник.

– Вы не торопитесь, панихид будет много. Надо гроб, надо покойника обрядить. А сейчас пусть читают Псалтирь. А я… помолюсь пока.

Она опустилась на колени.

Священник, потрясенный ее самообладанием, ее точными распоряжениями, смотрел на княгиню, как завороженный. Потом он увидел сапог, торчащий из-под шинели, из которого капала кровь на мраморный пол.

Елизавета Феодоровна подставила ладони – собирала кровь мужа.

…И вот панихида. Церковь не смогла вместить всех, кто пришел сюда. Елизавета Феодоровна в траурном платье, рядом с ней приемные дети Мария и Дмитрий, их отец – великий князь Павел Александрович, которому император разрешил приехать на похороны брата.