Дамаскин Лесников - Светлый старец

После похорон над могилкой о. Феодора был установлен деревянный крест, который впоследствии был заменен на гранитный. Могилку постоянно посещают духовные чада батюшки, а паломники едут сюда молиться и часто оставляют у березки рядом с могилкой записочки со своими просьбами. Похоже, что на многие свои прошения они получают ответ и молитва их к Богу через посредничество о. Феодора бывает услышана. Ведь записочки эти не иссякают, а значит, у людей есть доверие к молитвам почившего старца, и эти молитвы им помогают. Иначе, думаю, не было бы ни этих молитв, ни записок с прошениями.

Гранитный крест на могиле о. Феодора (фото из личного архива о. Сергия Глебова)

Весть о тяжелой и практически неизлечимой болезни студента Московской духовной семинарии Сергея Коваленко пришла ко мне абсолютно неожиданно. С Сережей, как его называли многие, мы познакомились еще в Сумах и именно от него я впервые узнал об о. Феодоре. Сам недавний выпускник Курской семинарии, я нес тогда в Сумском пастырско-богословском духовном училище послушание библиотекаря и по роду своей деятельности общался с воспитанниками. Сергей Коваленко был из благочестивой семьи. Родился он 25 сентября 1977 года в поселке Краснополье Сумской области. Мама его (набожная женщина) воспитала сына в вере и церковных традициях благочестия – так же, как и других своих детей. К сожалению, судьба двоих из них сложилась трагически. Одна младшая сестра Сергея, Наташа (была на 2 года младше его), умерла от почечной недостаточности, и от этой же болезни через несколько лет умер Сергей. Вторая младшая сестра – Ксения, которая тогда была совсем маленькой девочкой, сейчас, слава Богу, выросла, жива и здорова, учится в Сумском национальном аграрном университете.

Студент МДАиС Сергей Коваленко (2004 г.)

В Сумское духовное училище Сергей Коваленко поступил, не попав в армию. По воспоминаниям сестры Сергея Ксении, он очень хотел пойти служить, но во время медосмотра на призывном пункте заразился болезнью Боткина, и в итоге его а армию не взяли. Будучи воспитанником училища, он был одновременно иподиаконом у тогдашнего епископа Сумского и Ахтырского Иова (ныне – епископ Каширский, Управляющий Патриаршими приходами в Канаде). Часто с владыкой он ездил служить по городским и сельским приходам, но в учебе старался не отставать, учился хорошо. Собственно, стремление и способности к учебе, а также внутренняя дисциплина позволили ему отлично окончить духовное училище в Сумах и поступить на 1-й курс Московской духовной семинарии. Я тогда уже учился на 2-м курсе академии, куда тоже поступил из Сумской епархии, и так же, как Сережа, – по благословению владыки Иова. Еще в Сумах, в общей студенческой келье, я увидел прикрепленную к стенке над кроватью фотографию радостного седовласого старца в стареньком сером подряснике, с лопатой в руках. По-видимому, его сфотографировали во время короткого перерыва в работе. Уже позже я узнал, что это была фотография, сделанная в пос. Лоза Сергиево-Посадского района, где батюшка молился и работал на восстановлении храма святой равноапостольной Марии Магдалины. Увидел я эту фотографию и сразу проникся к изображенному на ней престарелому монаху каким-то родственным чувством. Мне показалось, что я его очень-очень давно и хорошо знаю. Будто этот старец – мой родной и любимый духовный отец. Уже позже, когда я встретился с отцом Феодором в реальной жизни, я только убедился в подлинности тогдашних своих чувств и переживаний. Сам о. Феодор не считал меня своим духовным сыном. Более того, обладая отличной памятью (в чем я неоднократно убеждался лично) о. Феодор «забывал» мое имя и переспрашивал, как меня зовут. Может быть, он делал это намеренно с определенной духовной целью. Но, возможно, он просто не мог упомнить по именам всех, кто окружал его, помнил лишь особенно близких духовно или тех, кого знал многие годы. Вообще, он, кажется, никого не записывал в свои «духовные чада», а наоборот, говорил по этому поводу: «Я бездетный, у меня детей нет». Но, несмотря на это, я сам, как, полагаю, и многие другие люди, встретившие о. Феодора в своей жизни, стал считать себя его чадом духовным, а сам старец никого не отвергал, совершая свое служение духовного отца и наставника.

Но вернусь в Сумы. Фотография на стенке принадлежала студенту Сереже Коваленко. Узнав об этом, я нашел Сережу и начал его расспрашивать, кто это изображен у него на фотографии. Оказалось, что это «батюшка Феодор, который живет в Лавре». С того момента мы, можно сказать, и подружились с Сергеем (хотя у нас не было никогда какой-то крепкой дружбы, но отношения стали как бы родственные, братские) – отец Феодор нас познакомил и подружил. Вообще, как часто бывает у настоящих духовников, а у о. Феодора это было однозначно – многие из тех, кто его знал, кто приезжал к нему издалека или посещал его в лаврской келье, – все становились как бы братьями и сестрами. И сейчас, спустя несколько лет после смерти отца Феодора, это родство не пропало, а в некоторых случаях стало даже крепче…

После такого моего знакомства со старцем по фотографии, зародилась у меня мысль поступить на обучение в Лавру и лично познакомиться и пообщаться с увиденным мною на фотографии лаврским батюшкой. Учиться в Лавру и к о. Феодору мечтал поехать тогда и Сережа, который его лично уже знал. В итоге мы оба в скором времени стали воспитанниками московских духовных школ и поселились, как это принято говорить, в «большой келье Преподобного аввы Сергия, игумена земли Русской». Убежден, что произошло это чудо (а иначе как чудом назвать поступление в лаврскую семинарию или академию я не решаюсь) в том числе и по молитвам старца Феодора, к которому и я, и Сергей ходили за благословением на поступление.

Во время учебы мы с Сергеем пересекались нечасто – в основном, в какое-то свободное от учебы или послушаний время, на трапезе и, конечно же, в келье о. Феодора, куда многие из нас, студентов, ходили читать книги или помогать делать аналои. Получается, у батюшки среди студентов была целая куча «келейников», которые могли исполнить любое послушание, выполнить любую просьбу. Но сам о. Феодор, который привык всю жизнь до устали и трудиться, и молиться, никогда не злоупотреблял этой возможностью. Я бы сказал, что он больше помогал нам, чем мы помогали ему. Сам же он терпеливо и смиренно нес свой крест болезней и многоразличных скорбей, показывая пример крестоношения всем остальным. Вообще, относительно своих посетителей он неоднократно говорил: «Я никого не зазываю и никого не отгоняю». Такое вот средневзвешенное, мудрое решение. Думаю, оно помогало старцу держаться независимо, несколько отстраненно от эмоций посетителей, а также в определенной степени исключить проблему мироносничества и ложного преклонения перед духовным лицом, существующую в нашей церковной среде. Однако некоторая отдаленность старца и его ровное отношение ко всем отнюдь не исключало подлинного духовного сопереживания человеку, вовлеченности старца в те проблемы (будь то проблемы духовного или социального порядка), с которыми к нему приходили люди. У о. Феодора был дар христианской любви, и этим многое определялось в его отношениях с теми, кто так или иначе с ним соприкасался в своей жизни. Не имея подлинной любви к Богу и людям, он не смог бы оказать такое возрождающее действие на жизни людей, о чем свидетельствуют сами эти люди. Также он не смог бы оставить о себе и памяти как о подлинном духовном наставнике и вселюбящем пастыре и отце…