Евгений Полищук - Преданный служитель Церкви. О церковной и общественной деятельности митрополита Питирима (Нечаева)

Затем я как-то был у него на квартире около метро «Сокол», где он жил вместе со своими двумя сестрами. Здесь я тоже ожидал увидеть роскошь – но это была обычная квартира московского интеллигента, ничего более. Когда я был назначен в московский храм во имя пророка Илии, что в Обыденском переулке, я первым делом поехал рассказать об этом митрополиту Питириму. Встретил его в коридоре и объявил ему эту радостную новость. (Я тогда только что был рукоположен во иерея). Он поднял свои брови, удивился такому замечательному моему назначению и сказал: «Выше этого уже ничего не может быть». И тогда, набравшись нахальства, я попросил у Владыки, чтобы он подарил мне служебник и подписал его. И до сих пор я этот служебник храню, как самую драгоценную для себя священническую святыню.

И еще одно воспоминание, очень болезненное. Это был конец 1994 года, когда время служения митрополита Питирима на посту председателя Издательского отдела и главного редактора «Журнала Московской Патриархии» подошло к концу. Я случайно оказался в Издательском отделе – не помню, по какой причине. И я увидел: на крыльце стоит Владыка – один, со своей виолончелью. Он был музыкантом и иногда даже играл для нас, сотрудников, – правда, это было очень редко. Я не могу оценить искусство его игры, но играть он любил. И вот он уезжал из Издательского отдела – с одной своей виолончелью… Несколько лет после этого я не знал, где Владыка и что он делает. Потом только встретился с ним в Университете инженеров транспорта (МИИТе), незадолго перед его кончиной.

Я хочу еще раз подчеркнуть, что уважение, которое вызывал митрополит, исходило от всего – даже от его внешности. Да, он был необыкновенно красив – не только ростом, не только длинной бородой: и из его лица, и из его рук сквозила какая-то глубина, которой никто постигнуть не мог. Он видел и ощущал то, что недоступно. Тонкость его восприятия истории, Церкви и жизни была совершенно иного рода.

Да, в последние годы, когда мы, молодые диаконы и священники, стремились использовать для возрождения Церкви все возможности, быть более откровенными и более открытыми, говорить на злободневные темы, Владыка был для нас консерватором и всячески сдерживал нас. Но теперь это уже не так важно. Важно то, что Господь, по крайней мере мне лично, послал этот величайший дар встречи. Господь присоединил меня к сонму его почитателей, его духовных последователей, его детей – ибо я причисляю себя к его духовным детям. Нет, Владыка не был моим духовным руководителем, но годы, проведенные с ним рядом, сделали меня его почитателем. Оглядываясь теперь на историю Русской Церкви и на судьбу митрополита Питирима (Нечаева), мы видим, что он навсегда останется в истории церковной как просветитель, как деятель образования, как один из иерархов, кто поднимал именно духовное образование, духовно-издательское дело. И до сих пор мы пользуемся Минеями, изданными под его редакцией. Многие ругают эти Минеи, потому что они изданы гражданской печатью (славянский текст русскими буквами [5]   На это приходилось идти из-за крайне низкого уровня церковного образования в советское время. ). Тем не менее я был необыкновенно счастлив, когда еще до перестройки Господь дал мне возможность (я был еще диаконом) выкупить весь комплект богослужебной литературы. Это были большущие деньги, я еще не знал, зачем мне это нужно, но знал, что нужно будет обязательно. И до сих пор я прибегаю к книгам, которые были изданы непосредственно под редакцией митрополита Питирима, например, «Настольная книга священнослужителя».

Возвращаясь еще раз к его роду, к его значению в истории нашего времени, я хотел бы отдать дань уважения и любви этому замечательному русскому человеку. Когда он иногда выступал, я вспоминал, что он высоко ценил простое священническое служение и рассказывал много историй про священников, которых он знал. Владыка умел служить, служил он необыкновенно тонко, проникновенно, внутренне – хотя могло показаться иногда, что только для себя, – но служить ему было в радость. Это не всегда было просто: он был человек импульсивный. Но то, что он молился и молился так, как никто другой, – это было очевидным. Однажды его спросили: как в наше смутное, суетное время, когда на нас обрушивается такой поток информации, когда так много людей, так много встреч, – как можно сохранить молитвенный дух, как можно научиться молитве? Не отвечая прямо на вопрос, Владыка спросил: «А как вы думаете, можно ли оказаться в одиночестве среди шумной толпы, на оживленном перекрестке большого города?» Владыка говорил о том внутреннем одиночестве и той внутренней тишине, которая бывает доступна человеку. Но это была иная культура духа, которая была открыта Владыке.

Вообще, Владыка был достаточно закрыт и неохотно делился своими духовными наблюдениями. Я не знаю, были ли у него друзья. Были священники, которых он любил и которым доверял, среди них – ныне здравствующий протоиерей Владимир Ригин и протоиерей Геннадий Огрызков, который умер задолго до смерти митрополита Питирима (он служил в храме в честь Вознесения Господня, или, как говорят москвичи, в Малом Вознесении на Большой Никитской, напротив консерватории). Я не принадлежал к числу его любимцев, но всё равно с благодарностью вспоминаю все его уроки – хотя, может быть, они и были для меня не очень приятны. С теплотой вспоминаю его служение в храме в Брюсовском переулке. Туда приходят и доныне многие артисты, там Владыка совершал отпевания многих наших актеров. Я помню, как привезли в роскошном гробу Евстигнеева. В храме было очень много народа, и какими глазами смотрели на митрополита многие известные актеры, которых мы знаем только по кино! Я тогда подумал: какое счастье, что есть такое место, и как замечательно, с каким доверием относятся к нему эти люди с изломанной судьбой, с непонятным мировоззрением, с идеологической и духовной кашей в голове и сердце. Но они ему верили.

Митрополит создал в этом храме особый духовный климат. Так, соблюдалась замечательная традиция: на Новый год, после новогоднего молебна, вечером, уже в темноте, он приглашал нас к себе в кабинет – а кабинет у него в Брюсовском переулке был не очень большой – там накрывались столы, на которых было шампанское, мандарины, апельсины. Я помню два новогодних вечера, проведенных в этой комнате. Был приглашен Никита Сергеевич Михалков, присутствовали священники, диаконы – в том числе я и моя семья – и еще несколько актеров, уже не помню кто; и академик Борис Викторович Раушенбах, который долгие годы дружил с митрополитом Питиримом, тоже ныне покойный, еще некоторые известные люди – всего, может быть, человек 25. И хотя еще продолжался пост, в этот новогодний вечер была удивительная теплота общения и взаимопонимания друг друга. Я думаю, каждый участник таких вечеров помнит и хранит в своем сердце эти встречи.