Виталий Дядицын - Всемирная спиртолитическая

— Мой отец — Иван Иваныч Ермаков — слесарь-авторемонтник из Вологды, — зловеще сверкнув глазами, пояснил визитер, убирая со стола свои сапожищи и подаваясь вперед к отпрянувшему в смятении директору. — И тебе, дядя, его не вспомнить, потому что ты его никогда не знал!

— Действительно! — согласился порядком струхнувший «дядя» и осторожно покосился на большое двухстворчатое окно у себя за спиной. Окно было забрано толстой выкрашенной в белый цвет железной решеткой. — Но все равно поздравляю!

— Ты себя, падла, поздравь! — зло рявкнул сын вологодского автослесаря, обдав сникшего пучеглазого густым сивушным перегаром. — Потому что я — батька Чопик, атаман повстанческого отряда «Мотобанда № 8»! И я сейчас буду тебя, говнюка, экспроприировать! Понял?!

— Н-не понял! — честно признался директор, испуганно вращая вылезшими на самую макушку глазками. — Как экспроприировать? За что?

— Молча! — сказал как отрезал батька. — И не за что, а на нужды социальной революции!

— Н-но у нас ничего н-нет! — мелко задрожав всем телом, попытался возразить пучеглазый.

— А нам ничего и не надо! — прервал его атаман. — Цистерну спирта, пожрать всего и бензину для машин.

— Бензина нет! — судорожно вцепившись короткими пухлыми пальцами в край столешницы, сообщил директор. — И спирта нет: экспроприировали до вас…

— Кто экспроприировал? Когда? — удивленно вскрикнул ставший совсем мрачно-непроницаемым батька. — Ты мне тут дурку-то не включай. А то быстро к стенке — и вся недолга! Понял?

— Ночью сегодня, — обливаясь потом, принялся объяснять до смерти перепуганный директор, — приехали, из постели вытащили, ключи отобрали, все склады повскрывали, спирт, мясо, бензин, запчасти — все выгребли. По дворам что было — тоже поотбирали. До нитки раздели, все, все, что нажито непосильным трудом.

— Кто такие, как выглядят? — сильнее сдвинул брови к переносице Чопик.

— Не знаю! — пожал плечами директор. — На мотоциклах все, в касках в немецких, в коже, веселые такие — с гитарами, с губными гармошками…

— Так, — резюмировал атаман, — «Карбофос»…

— Во-во! — поспешно поддакнул лысый, подобострастно глядя на странного посетителя. — Так они и сказали — «Карбофос». И еще «хонду» у меня забрали, персональную, полгода всего, как куплена. Новая почти, девяносто второго года выпуска…

— Байкеры, значит! Ну-ну… — задумчиво процедил сквозь зубы Чопик, испытующе вглядываясь в низколобое личико председателя, — скока их было? Куда поехали?

— Человек пятьдесят-шестьдесят! Темно было, не разглядел! — принялся оправдываться тот, виновато забегав глазками по сторонам. — В Жмуркино, кажется, собирались… Главный ихний, Горбачев, говорил что-то…

— Горбатый! — поправил обливавшегося холодным потом бедолагу атаман и строже прежнего глянул на него из-под насупленных бровей. — Короче, дядя, организуй все в лучшем виде, и побыстрей!

— Но у нас правда ничего нет! — жалобно заскулил пузатый аграрий, молитвенно поднимая глаза на беспощадного батьку. — Эти ваши, как их, байкеры забрали все!

— Не наши, а ваши! — тоном, не терпящим возражений, оборвал его Ермаков. — Я сказал, чтобы через полчаса все было! А то… — Он решительно тронул рукой крышку висевшей на боку кобуры. — Ты первый, остальные — в зависимости от степени жадности… Все! Время пошло!

Проглотивший язык директор вскочил из-за стола и пулей вылетел из кабинета…

— Саня, — сказал вышедший на двор Чопик сидевшему в коляске товарищу, — возьми Петьку с Михой. Пойдете с гражданином, куда покажет, привезете бензину — заправимся.

— Пойдем, дядя! — приветливо улыбнулся Санек своей железнозубой улыбкой и, схватив дрожавшего директора за шкирку, поволок его к стоявшему в центре колонны бензовозу.

— Братва! — крикнул Ермаков, поворачиваясь лицом к притихшей в ожидании батьковских цеу колонне:

— С завтрашнего дня надо получать жалованье! Жалованья нет — у батьки временный финансовый кризис. Разрешаю пока на подножном корму. Только чур: насилие не творить, мебель не ломать. Окромя спирта, жратвы и денежных знаков, ничего не отнимать! На все про все полчаса времени. Опоздание считаю дезертирством. Вперед!

С гиканьем и улюлюканьем сорвавшаяся с места братва рассыпалась по соседним улицам.

Послышался треск выламываемых калиток; во дворах заливисто залаяли собаки; завизжали бабы.

К присевшему на сиденье своего мотоцикла атаману подошел молодой высокий, длиннорукий, худой с бледным вытянутым лицом, изуродованным большим багровым, пролегшим от подбородка через всю правую щеку шрамом. Сказал:

— Чопа! Полчаса мало. Братва устала; жрать охота. Может, постоим отдохнем, пожрать сварим или че? Давай до обеда хоть?!.

— Слушай, Михалыч, — лениво щурясь на солнце, ответил атаман, — ты у нас начштаба. Вот и занимайся своей тактикой! А общественным питанием лучше я займусь. Ты, кстати, в курсе, что переедание вредно? А вон в газете написано, что в Америке провели эксперимент над обезьянами. Одних кормили как положено, а других голодом морили. И вот, короче, те обезьяны, которые недоедали, но пили, курили, ширялись героином, колеса глотали и «Мумент» с бензином нюхали — прожили в два раза дольше, чем те, которые питались нормально. Понял? Так-то, брат! А ты говоришь — пожрать!

— Так тут тебе не Америка! — сделав обиженное лицо, живо возразил Михалыч. — И мы, чай, не обезьяны!

— А кто вы?! — весело осклабившись, спросил Чопик, вопросительно взглянув на своего начштаба. И, заметив, как пробежала по его бледному лицу тень неудовольствия и сильнее обычного побагровел уродливый шрам, добавил уже серьезно, понизив голос:

— Ладно, че ты? Слухай сюда! Директор сказал, что ночью его байкеры почистили. Сам Горбатый был и вся шобла с ним! Дальше в Жмуркино собирались. Часов шесть прошло. Движки у них помощней, но если сейчас следом рванем, то к вечеру догоним и там их… В общем, сам понимаешь, некогда здесь рассиживать. Не до жратвы теперь. Найдем Горбатого, додавим, вот тогда и ешь, и пей, и гуляй, скока влезет. А щас… Нельзя такой шанс упускать!

— Понял! — ответил Михалыч и отошел в сторону.

Чопик вынул из-за голенища сапога тоненькую потрепанную книжицу с надписью на обложке «Эпиктет. Избранные мысли римского мудреца» и, раскрыв ее на середине, погрузился в чтение.

— Чего читаешь, Чопа? — поинтересовался подошедший сзади с канистрой в руках невысокий кучерявый, такой же черный, как атаман, мужичок, с любопытством заглядывая через плечо в раскрытую книжицу.

— А вот послушай, Калян, чего умные люди пишут, — ответил батька, не глядя на подошедшего и продолжая сосредоточенно изучать текст, — например: «Знай меру во всякой пище и питье и удовлетворяй первому позыву к пище. Позыв же к пище выражается в том удовольствии, с каким ты ешь. Тогда ты не будешь принимать пищу насильно, будешь обходиться без тонких блюд и пить с удовольствием любой напиток».