Виталий Дядицын - Всемирная спиртолитическая

Впереди на запряженных черными оленями санях, в черной папахе, в черной бурке, с маузером в кобуре, на медвежьей шкуре выезжал сам батька, сзади, тоже на санях, мчались остальные анархисты. Строчили пулеметы, ржали олени, летела из-под копыт мелкая снежная пыль, плескались на ветру черные знамена с черепами, транспаранты с надписями «Наш дом — Кваспром», далеко по заснеженной тундре разносился хриплый голос установленного на передке граммофона, гремела из подключенных к нему усилительных колонок залихватская, разудалая песня: «И тут и там, и тут и там я выпью весь “Агдам”…» Дамы в песцовых шубах и оленьих пимах с визгом разбегались кто куда…

Ненцы атамана не любили и очень боялись. Звали его не иначе, как Черный Беспредел и всячески старались изловить. Однажды темной вьюжной ночью, возвращаясь из очередного рейда, банда попала в тундре в засаду. Лишь немногим кваспромовцам удалось вырваться из окружения. Спасаясь от погони, мертвецки пьяный атаман вывалился на повороте из саней, получив в задницу заряд соли из дробовика.

Эта маленькая неприятность спасла ему жизнь — разъяренные аборигены с диким улюлюканьем проскакали мимо на своих собачьих упряжках и, догнав Чопиковы дровни, покроили всех бывших в них алкашей на ремешки для вожжей. К утру Чопик дополз до какой-то яранги. Там его, умиравшего от интоксикации, подобрал местный шаман — дядя Вася, старый алкаш, тоже бывший слесарь, сбежавший еще при Гробачеве из ЛТП в тундру в поисках смысла жизни. Он вылечил бедолагу «Прусским Севером», настоянным на женьшене и мухоморах, смешанным с огуречным лосьоном, плюс две таблетки аспирина. Отлежавшись у него пару месяцев, Ермаков уехал в Архаровск. Устроился кондуктором в трамвайно-троллейбусный парк, поселился в подвале соседнего с местом работы дома. Ближе к лету Совет рабоче-крестьянской опохмелки бросил клич: «Все в спиртотряды! Республике нужен спирт! Революционные рабочие столицы загибаются без спирта!»

Чопика, как самого опытного и сознательного деповского алконавта, направили в сформированный из работников городского управления пассажирского транспорта спиртотряд — комиссаром по идеологии. Все лето носился он по районам, собирая по деревням спирт, выскребывая все до последней поллитры, перевыполняя планы спиртозаготовок и сурово, по законам военного времени, расправляясь с вредителями и саботажниками. Однажды, уже в сентябре, в грязь, в распутицу возглавляемый им спиртотряд подвергся нападению восставших против «произвола комиссаров и красного беспредела» местных алкоголиков. Вооруженные топорами и бензопилами лесорубы превосходящими силами до трех бригад атаковали направлявшийся в Архаровск обоз, пытаясь отбить экспроприированный у них в леспромхозе самогон.

Проявив чудеса храбрости и героизма, комиссар спас единственную уцелевшую в перестрелке двадцатипятилитровую стеклянную бутыль с самогоном, грудью закрыв ее от бьющихся в истерике алкашей. Один из питерских хмитьков позднее даже посвятил этому событию картину (сливочное масло — холст, в рамке из старого плинтуса) под названием «Спиртотряд». Видевшие ее в одном из питерских подвалов отзывались о ней с восторгом. На переднем плане изображен был в буденновке, в распахнутой настежь шинели, в поддетом под низ драном тельнике Чопик, отбивающийся от наседающих со всех сторон лесорубов, собственным телом заслонивший драгоценную бутыль от направленных на нее жадных, трясущихся с похмела рук, судорожно сжимающих закоченевшими пальцами помятые жестяные кружки… Рядом виднелись перевернутые в снег дровни, осколки битого бутылочного стекла, безжизненные тела пьяных вусмерть спиртотрядовцев с посиневшими от избытка выпитой сивухи лицами. И над всем этим хаосом, как символ несгибаемой воли и беспредельного пьянства, гордо развевался пробитый пулями, разорванный, овеянный славой спиртотрядовский транспарант с намалеванными на нем аршинными корявыми буквами словами «Спирт в помощь!». Самому герою картина тоже понравилась, он целыми днями фотографировался на ее фоне с посетителями салона, раздавал автографы направо и налево, охотно угощался коньяком и водочкой.

Так продолжалось до тех пор, пока явившиеся из столицы курсанты Высших антиалкогольных курсов и части Засранцевской танковой дивизии не разогнали местный Спиртсовет и не навели в городе на Неве железный демократический порядок.

Чопику пришлось поспешно бежать из Питера. После долгих скитаний он добрался до отдаленного от столичного бедлама и хаоса Энского района Курской области, где снова принялся за старое. Собрал вокруг себя десятка три отпетых головорезов из числа приблудных алкашей, наркоманов, бомжей и уголовников, организовал отряд, назвал его «Мотобанда № 8» (№ 8 — потому что до него в Энском районе уже действовало семь подобных моторизованных бандитских шаек), объявил себя атаманом и пустился во все тяжкие.

Целыми днями он колесил по району со своими бандюками, наводя ужас на милицию и местных богатеев: чиновников поселковых администраций и фермеров-кулаков. Устраивал экспроприации, пьяные кутежи и в перерывах между запоями творил скорый и справедливый суд над врагами спивающегося трудового народа. За три летних месяца батька сумел разгромить или нейтрализовать всех конкурентов из числа местных собратьев по ремеслу. Нескольких наиболее строптивых просто «израсходовал», остальных посадил на иглу, полностью подчинив своему влиянию. В последнее время главной и единственной угрозой его чрезвычайно возвысившемуся авторитету осталась только банда местных байкеров-безлошадников из Курской ассоциации русских байкеров-отморозков фашистской ориентации садомазо (сокращенно «Карбофос»). Возглавляемые своим главарем Горбачевым по кличке Горбатый, бывшие до появления батьки признанными лидерами в деле моторизованного бандитизма, байки никак не хотели смириться с потерей былого своего могущества и всячески стремились уничтожить новоявленного атамана и его повстанцев.

Все лето продолжалась ожесточенная борьба за преобладание в районе. Враги несли тяжелые потери, но ни одной из сторон не удалось добиться окончательной победы над противником. На прошлой неделе собравшийся с силами Чопик в нескольких стычках серьезно потрепал упрямых фашиков: потеряв много людей и техники, они обратились в паническое бегство, и уже третьи сутки подряд Ермаков и его бойцы без сна и отдыха гонялись за ними по пятам, полные суровой решимости добить ненавистных отморозков, с тем чтобы остаться полными и безраздельными хозяевами богатого и хлебосольного Энского района.

И снова солнце, небо, дорога… Снова несется по пыльным ухабам и колдобинам старый, разбитый «Урал» с коляской, снова рев мотора и свист ветра в ушах… Снова передавленные куры, причитающие бабы и перепуганные гаишники… Снова ощущение безграничной свободы и щекочущее нервы предвкушение близкой опасности…