Джошуа Феррис - И не осталось никого

Бенни смотрел, как Фил открывает дверцы шкафчиков, набитых всякой утварью, прихватками и крышками от кастрюль.

«Мы разошлись вовсе не немного, — пробурчал Фил, — или как там у него было сказано в завещании. Я ему звонил раз в два месяца, а если бы не это, то, поверьте, мы бы вообще не общались. Не из-за какой-то ссоры, просто… такой уж он был».

«Это весьма странно, — сказал Бенни, — потому что на работе он всегда был очень любезен».

«Да-да, он был приятным парнем, мой брат, я с этим не спорю, но он, несомненно, был человеком замкнутым. А расскажите-ка мне побольше, — попросил Фил. — Каково это было — работать с ним?»

Бенни немного задумался: каково это было работать с Бриццом?

«Как я уже сказал, он всегда был очень любезен. Он не принадлежал к тем людям, с которыми во время работы всегда возникают трения».

Тут Бенни решил, что дал самый никудышный ответ на вопрос Фила. Ему хотелось рассказать о Брицце какую-нибудь историю, которая дала бы истинное представление о том, каким был покойный брат Фила на работе, поведать о каком-нибудь его поступке, чтобы иметь возможность сказать: точно, таким он и был, наш старый добрый Брицц. И чтобы это навсегда запомнилось Филу. Но Бенни ничего такого не пришло в голову.

— Что я должен был ему сказать? — спросил у нас Бенни.

Его файл уже давно загрузился на сервер, и все, на чем мы могли сойтись, это на воспоминаниях о Брицце, курящем за дверями здания зимой, в одной шерстяной безрукавке. Вот это и была настоящая история Брицца, но только разве это история его жизни? Или мы могли рассказать Филу о том, как Брицц разговаривал с парнем из персонала здания, но это тоже была не ахти какая история. Откровенно говоря, что мы больше всего помнили о Брицце, так это его совместное с нами участие в рутинной жизни, в этой вечной суете. Никотиновый выхлоп Брицца во время телеконференции, когда он слушает указания клиента, меняющего вводные, Брицц за своим столом в очках для чтения тщательно и методично вычитывает корректуру, прежде чем отправить рекламу в печать. Из этого трудно выдумать анекдот. Господи милостивый, почему никто не остановился рядом? Почему никто из нас ни разу не замедлил шаг, не повернулся и не сказал: «Тук-тук. Извини, что отрываю тебя от корректуры, Брицц». Почему мы не вошли, не сели рядом? Так ты куришь «Олд голдс», у тебя машина набита всякой всячиной… но что еще, Брицц, что еще? Если закрыть дверь — тебе это поможет? Из-за чего у тебя свихнулись мозги в детстве, и какая женщина изменила твою жизнь, и чего ты никогда не сможешь простить себе? Чего, старина, чего? Ну, пожалуйста. Мы проходили мимо. Брицц никогда не поднимал голову от работы. Сколько раз мы приходили в свои кабинеты, делали практически то же, что и он, успевали к срокам, которые теперь давно миновали, а Брицц жил и дышал, и все ответы на вопросы находились всего в какой-нибудь сотне футов от нас…

«Он на обед почти каждый день съедал два сэндвича с колбасой, — сказал Бенни Филу. — Это мне больше всего запомнилось».

Женевьева, отдав бумажки, снова появилась в дверях.

— Ну, так что я пропустила? — спросила она.

Некоторые из нас каждый день ходили на обед в разные места, чтобы сделать процесс приема пищи событием. Другие, вроде Брицца, оставались в офисе и каждый день ели одно и то же. Иногда это делалось из экономии. Иногда для того, чтобы не видеть тех людей, с которыми обречен общаться с девяти до двенадцати и с часу до шести. Время в течение часа принадлежало только нам, и иногда мы пользовались этим часом — запирали дверь и ели в одиночестве.

Карл Гарбедиан каждый день закрывал свою дверь и ел из пластикового контейнера-раскладушки penne alla vodka [45] Макароны под соусом, в который добавляется водка. из итальянской забегаловки, находящейся в квартале от нас, и никогда не ходил с нами на обед, если только за это не платила фирма. Халявные обеды за счет фирмы ушли в прошлое, а потому мы уже много-много недель не видели, как Карл садится за стол в ресторане, открывает меню и думает, что бы ему взять.

За шесть или около того месяцев до увольнения Том Мота постучал в дверь Карла, извинился за то, что прерывает его обед, и спросил, нет ли у него минутки. Карл пригласил его войти, и Том сел на свободный стул.

— Мне Бенни немного рассказал о том, как ты себя чувствуешь в последнее время, — начал Том, — и когда я услышал об этом, то понял, что могу кое-чем тебе помочь. И потому я вот тут купил для тебя. — Том через стол протянул Карлу книгу. — Не сердись на Бенни, ты же знаешь, он любит поболтать. — И, показывая на книгу, он добавил: — А это — это ерунда. Это такая вещь, которая у каждого должна стоять на полке. Ты вообще слышал об этом писателе?

Карл уставился на книгу, сборник эссе и поэтических трудов Ральфа Уолдо Эмерсона, и отрицательно покачал головой.

— Никто его не знает, — сказал Том, — А должны бы — все. Я знаю, это похоже на всякое претенциозное фуфло, но я в такое фуфло верю. — Карл посмотрел на книгу, потом поднял взгляд на Тома, словно ему нужно было какое-то объяснение, как этим пользоваться. — Я знаю, может, это выглядит глупо — с какой стати я должен покупать тебе книгу, — продолжал Том, — Мы тут не покупаем друг другу книги. Но я слушал Бенни, а он сказал, что тебе в последнее время не по себе, а когда я спросил его почему и он попытался объяснить, я подумал, что несколько советов этого парня, наверное, тебе помогут.

— Спасибо, Том.

Том покачал головой — мол, не стоит благодарности.

— Не надо меня благодарить, эта книга стоит шесть долларов. Вряд ли ты когда-нибудь ее прочтешь. Она будет стоять на твоей полке и время от времени попадаться тебе на глаза, и ты будешь думать, на кой ляд этот хер моржовый купил мне ее? Я знаю, что это такое — когда у тебя случайно появляется случайная книга, уж ты мне поверь. Но послушай… дай я тебе прочту несколько отрывков, тогда, может, тебе станет ясно, с чего это я затеял. Можно?

— Если хочешь. — Карл протянул ему книгу.

Том помедлил.

— Если только ты не предпочитаешь, чтобы я оставил тебя в покое.

Карл поднял салфетку с колен и вытер руки.

— Если ты хочешь прочесть немного, я послушаю.

Том открыл книгу.

— Не знаю, думаю, это поможет. — Он принялся нервно перелистывать страницы. Для обоих это, вероятно, был трудный момент, неловкая и хрупкая тишина, пока Том не начал читать. Наконец он нашел нужный пассаж и приготовился читать, но тут же сам себя оборвал. — Да, послушай, — сказал Том, пытаясь объяснить, почему он это делает, и с неожиданным воодушевлением пододвигаясь на кресле, — я знаю, может, это смешно, что я вот тут объясняю тебе, как ты можешь улучшить свою жизнь с помощью этой книги, а сам сижу в полном говне. Этот последний год был для меня… ну, скажем, я вижу свои ошибки, но, похоже, не могу вытащить голову из задницы, и это главный факт моей биографии с тех пор, как от меня ушла жена. Так что, пожалуйста, прости это лицемерие — сижу здесь, язычник, и обращаю тебя в христианство. Я тебе правду говорю: когда я читаю Эмерсона, то он по меньшей мере меня успокаивает.