Джошуа Феррис - И не осталось никого

— Том, я благодарен тебе за твой порыв, — терпеливо сказал Карл.

Том отмахнулся от его благодарностей.

— «Пусть человек знает, цену себе, — начал читать Том, — и стоит над обстоятельствами. — Том читал вслух Карлу, и неловкость этой ситуации, видимо, стала вполне осязаемой — Пусть он не суется не в свои дела, и не крадет, и не прячется от ответственности, с видом приютского мальчишки, незаконнорожденного или незваного гостя, в мире, в котором он существует. Но человек на улице, не знающий себе цену…» Тут я пропущу немного, — пробормотал Том, — Так, теперь вот отсюда. «Известная притча о выпивохе, которого подобрали мертвецки пьяным на улице, отнесли в дом герцога, помыли, одели, положили на герцогскую кровать, а когда он проснулся, обходились с ним с подобострастием, словно с герцогом, заверяя его, что он прежде пребывал в безумии, столь популярна, поскольку она прекрасно отражает состояние человека, представляющего собой в этом мире своего рода пьяницу, который время от времени пробуждается, упражняет свой разум и обнаруживает, что он — истинный принц» [46] Из эссе Эмерсона «О самодостаточности». .

Здесь Том закончил читать и закрыл книгу.

— Понимаешь, — сказал он, — как бы то ни было, но я думаю, у него есть много чего хорошего сказать. «Обнаруживает, что он — истинный принц». Об этом, конечно, трудно не забыть. Но он пытается напомнить нам, тебе и мне, Карл, да что там говорить — всем, что если мы упражняем свой разум, то под этим поверхностным мы — принцы. Я знаю, я сам часто упускаю это из виду, когда только и думаю, как бы открыть огонь по этим ублюдкам. Понимаешь, проблемы при чтении этого парня такие же, как при чтении Уолта Уитмена. Ты его когда-нибудь читал? Два этих жука и двух минут не продержались бы здесь. Они, понимаешь, были освобождены от офисной жизни. Тогда времена были другие, и они были гениями. И когда я читаю их, то непременно спрашиваю себя: а я-то почему должен здесь торчать? Откровенно говоря, если их читаешь, то приходить сюда еще труднее. — Том снова протянул ему книжку через стол. С нервным, обреченным смешком он добавил: — Не самая убедительная подмога, да? Ну, оставляю тебя наедине с обедом.

Том почти дошел до двери, когда Карл окликнул его.

— Можно я скажу тебе кое-что по секрету, Том? — сказал он и жестом пригласил Тома вернуться и сесть на стул.

Тут Карл признался, что на той неделе, когда все уже разошлись по домам, он потихоньку проник в кабинет Джанни Горджанк и вытащил пузырек с антидепрессантами из ящика ее стола. С тех пор он каждый день принимал по таблетке.

— Как ты думаешь, это нормально? — спросил Том.

— Наверно, нет, — сказал Карл. — Но меньше всего мне хочется, чтобы она узнала, что у меня депрессия.

— Ты не хочешь, чтобы Джанни знала, что у тебя депрессия?

— Нет, не Джанни, — покачал головой Карл. — Моя жена. Мэрилин. Я не хочу, чтобы Мэрилин знала, что у меня депрессия.

— Ах, вот оно что. А почему?

— Потому что она думает, что у меня депрессия.

— Вот как, — сказал Том. — А у тебя нет депрессии?

— Нет, есть. Я просто не хочу, чтобы она знала, что у меня депрессия. Она уверяет, что у меня депрессия. Она, понимаешь, вообще почти всегда права.

— Значит, это вопрос гордости, — констатировал Том.

— Наверно.

Том поерзал на стуле.

— Знаешь, Карл, я это мшу понять, старина. Я это прекрасно могу понять. Я уже столько лет женат на женщине, которая тоже всегда права, черт ее побери. Но если ты принимаешь лекарство, которое не было выписано конкретно тебе…

— Да, я понимаю, — прервал его Карл. — Уж ты мне поверь, я это очень хорошо понимаю. Ведь я женат на докторе.

— Да, — кивнул Том, — Поэтому я, видимо, хотел сказать: зачем воровать лекарство? Почему не пойти к врачу, чтобы он тебе что-нибудь выписал?

— Потому что я не хочу обращаться к врачу. Я ненавижу врачей.

— У тебя жена — врач.

— Да, это проблема, — согласился Карл. — К тому же она может каким-то образом все узнать, а тогда она будет знать, что была права относительно моей депрессии. И потому зайти в кабинет Джанин и украсть у нее таблетки гораздо проще. У нее там миллион этих таблеток. — Карл открыл ящик стола и, вытащив оттуда пузырек с таблетками, протянул его Тому.

— Ты знаешь, что это за таблетки? — спросил Том, осторожно встряхивая пузырек и читая этикетку. В пузырьке было таблеток месяца на три. — Триста миллиграмм, кажется, это довольно много.

— Я принимаю, как написано на этикетке, — сказал Карл.

Том спросил, не заметил ли Карл каких-либо перемен в своем настроении.

— Да пока только неделя прошла. Наверно, еще слишком рано для перемен.

В дверь постучали. Том молча протянул пузырек Джанин Карлу, а тот сунул его в ящик стола. Когда Карл отозвался, в дверях появился Джо Поуп.

— Извините, что отрываю вас от обеда, Карл… — начал он.

— Ничего.

— Вообще-то мне нужен Том, — продолжал Джо. Том повернулся и исподлобья посмотрел на него. — Вы не могли бы попозже зайти к нам на совещание?

— Конечно, — сказал Том. — Во сколько?

— В половине четвертого. В кабинете Линн.

— Нет проблем.

Когда это дошло до нас — «Конечно. Во сколько?.. Нет проблем», — мы не знали, что и подумать. А Том только и говорил: «А что я должен был сказать? Нет? Идите в жопу со своими совещаниями — я на них больше не хожу? У меня ведь ребенок, о котором я должен думать. Можете верить, можете — нет, но мне нужна эта работа».

Мы не сомневались. Просто мы помнили тот случай в Мичиган-рум, когда Том Мота был не столь расположен к Джо Поупу. Все наши конференц-залы именовались по названиям улиц рядом с Великолепной милей, и обзор из Мичиган-рум был просто изумительный. Перед нами открывался вид на город — слоеный пирог из зданий, высоких и низких, широких и узких, гигантская матрица архитектурного разнообразия, прорезанная проездами с мелькающими на них такси, переулками, переливающейся рябью Чикаго-ривер, где все поверхности, от сияющих окон до старинных кирпичей, сверкали под августовским солнцем. Ирония этого зрелища из Мичиган-рум состояла в том, что, глядя оттуда, мы с ума сходили от желания оказаться там, пройтись по улочкам, глазея на здания, присоединиться к толпам людей. Но эту потребность мы испытывали, только глядя из окон в Мичиган-рум, потому что, когда мы уходили вечером, в голове у нас крутилась лишь одна мысль: как бы поскорее прорваться через идиотские толпы туристов и попасть поскорее в свой чертов дом.

К тому дню, когда у Тома и Джо случилась разборка, приблизительно за месяц до того, как Том сделал подарок Карлу, до Джо Поупа уже стали доходить разговоры, которые мы вели то за обедом, то перед совещаниями. Ну, знаете, делились всякими праздными мыслями. Иногда они становились основанием для честной дискуссии, где у каждого имелось свое мнение, но чаще всего были просто шуткой. Мы этим и занимались — мы разговаривали. Мы не делали ничего такого, чего не делали бы, например, древние греки вокруг своих призрачных костров. Очевидно, не сделал ничего особенного и Джо Поуп.