Дэвид Лоуренс - Пернатый змей

— Говорю вам! — сказал Рамон в наступившей тишине. — Мы будем боги перед людьми и владыки перед людьми. Но богами людей и владыками людей мы не будем. Говорю вам! Мы — боги ночи, Боги дня и ночи. Сыновья Утренней Звезды, сыновья Вечерней Звезды. Люди Утренней и Вечерней Звезды.

Мы не боги людей: как люди могут сделать нас богами? И мы не владыки людей, ибо люди не заслуживают этого.

Но я — Утренняя и Вечерняя Звезда, и я бог дня и ночи. Властью, которою наделена моя левая рука, и властью, которая в моей правой руке, я бог двух путей.

И мой цветок на земле — жасмин, а на небе — цветок Венеры, вечерней звезды.

Я не буду ни командовать вами, ни служить вам, ибо змей уползает и сворачивается в своем жилище.

И все же я буду с вами, чтобы вы не отступились от самих себя.

Нельзя ни давать, ни принимать. Когда пальцы дарят прикосновение пальцам, принимающим его, Утренняя Звезда тут же вспыхивает от этого прикосновения, и цветок жасмина светится между ними. Таким образом, вы не даете и не берете, и нет руки предлагающей и руки получающей, но есть лишь звезда между ними, и обе руки, темная и светлая, невидимы. Цветок жасмина объединяет в своей чашечке дающего и получающего, и благоухание единения плывет в воздухе.

Думайте не о том, чтобы дать, и не о том, чтобы получить, но лишь о том, чтобы расцвел цветок жасмина.

Не расточайте того, чего у вас избыток, и не позволяйте ничего отнимать у вас.

И не отнимайте ничего. Даже аромат у розы, или сок у граната, или тепло у огня.

Но скажите розе: Вот! Я срываю тебя с твоего стебля, и твое дыхание в моих ноздрях, и мое дыхание глубоко в тебе. Пусть это будет наше причастие друг другу.

И гранат разламывайте с трепетом; у вас в руках солнечный закат. Скажите: Я иду, приди и ты. Пусть Вечерняя Звезда встанет между нами.

И когда возгорается огонь, а ветер промозгл, и вы протягиваете руки к огню, прислушайтесь к тому, что говорит он: «Ах! Ты ли это? Ты пришел ко мне?». — И вы говорите: Вот, я проделал длиннейший путь, по тропе величайшего змея. Но ты сошел ко мне, и я иду к себе. И где ты протягиваешь ко мне руки, я протягиваю руки к тебе, и жасмин расцветает на пылающем кусте между нами. Наша встреча — пылающий куст, на котором распускается цветок жасмина.

Ничего не отнимайте сами и не позволяйте отнимать у себя. Ибо тот, кто отнимает, и тот, у кого отнимают, равно подрывают корень жасмина и оскорбляют Вечернюю Звезду.

Ничего не присваивайте, чтобы сказать: Это мое! Ибо ничем не можете распоряжаться, даже покоем.

Ничем, ни золотом, ни землей, ни любовью, ни жизнью, ни покоем, ни даже скорбью или смертью, ни даже спасением.

Ни о чем не говорите: Это мое.

Но говорите только: Оно со мной.

Ибо золото, которое с вами, медленно убывает, как луна на ущербе, с высоты освещающая вам путь, говоря: Вот! Мы любовались друг другом. Вот! так недолго, ты и я любовались друг другом.

И ваша земля говорит вам: Ах, мое дитя далекого отца! Приди, холь меня, холь меня недолгое время, чтобы маки и пшеница гнали ветерок меж моею грудью и твоей! Потом ляг со мной общим могильным холмиком.

И слушайте вашу любовь, говорящую: Возлюбленный! Твой меч скосил меня, как траву, и тьма на мне, и дрожь Вечерней Звезды. И ты для меня тьма и неизвестность. О, когда ты встанешь и отправишься в путь, говори со мной, скажи только: Звезда между нами.

И скажите вашей жизни: Я твой? Ты моя? Я голубая кривая дня вокруг твоей прямой ночи? И мои глаза — сумрак ни твой и ни мой, а тот, где звезды висят? Верхняя губа моя — закат, нижняя — рассвет, и во рту дрожит звезда?

И скажите вашему покою: Ах! взойди, бессмертная звезда! Уже воды зари мчат над тобой, и уносит меня их поток!

И скажите вашей скорби: Топор, ты сражаешь меня!

Но дает искру твое острие, и моя рана!

Рази же меня, я закрываю руками лицо, отец Звезды.

И скажите вашей силе: Вот, воды ночи поднимаются по моим ногам и чреслам, воды дня текут по глазам и рту — в море моей груди. Вот, они встречаются! Мой живот — волны силы, что устремляются вниз по желобу позвоночника, и звезда низко висит над потоком, над беспокойной зарей.

И скажите вашей смерти: Да будет так! Я и моя душа, мы идем к тебе, Вечерняя Звезда. Плоть, иди в ночь. Дух, прощай, настал твой день. Оставь меня. Я ухожу окончательно наг к самой нагой Звезде.

Мужчины встали, надели рубахи и шляпы, попрощались с Рамоном, поднося на секунду ладонь к глазам, и спустились по лестнице. Лязгнула железная дверь внизу, привратник вернулся, положил ключ на барабан и неслышно, учтиво удалился.

Рамон продолжал сидеть на своем серапе, прислонившись голыми плечами к стене и закрыв глаза. Он устал и был в том состоянии внутренней сосредоточенности, когда очень трудно возвратиться в реальный мир. На периферии слуха различались звуки внешней жизни, даже звяканье ложечек в чашках, смутные голоса женщин, потом низкий, натужный гул машины, преодолевавшей неровности дороги и вскоре победно въехавшей во двор.

Трудно было возвращаться ко всем этим вещам. Звуки внешней жизни существовали отдельно от него, в ушах же продолжал звучать медленный, бескрайний, глухой рев космоса, словно шум моря в раковине. Трудно было заставить себя вернуться в пошлую повседневную жизнь, когда душа и тело были обнажены перед космосом.

Ему хотелось еще немного побыть за завесой одиночества. Но они не дадут, особенно Карлота. Она не могла обойтись без него и без обычных своих препирательств.

Она звала:

— Рамон! Рамон! Ты закончил? Сиприано здесь. — В ее голосе уже звучал страх, а еще больше — бесцеремонность.

Он откинул назад волосы, встал и быстро спустился вниз как был, голым по пояс. Не хотелось облачаться в будничную одежду, ибо обыденное было сейчас чуждо его душе.

Женщины поставили чайный столик на террасе, и Сиприано в мундире сидел с ними. Он быстро поднялся и, протягивая руки к Рамону, пошел ему навстречу по террасе, взгляд его черных глаз был напряженным, чуть ли не страдальческим. Рамон смотрел в ответ, широко открыв проницательные глаза, в которых, однако, ничего нельзя было прочитать.