Дэвид Лоуренс - Пернатый змей

Кэт чувствовала себя несчастной и одинокой. Она догадывалась: там у прислуги, в темноте, что-то происходит, что-то таинственное. А она на своей террасе томится одиночеством.

Но, в конце концов, это ее дом, и она имеет право знать, чем занимается ее прислуга. Она встала с качалки, прошла веранду и выступающее в патио помещение столовой. Двери в столовую, где имелся отдельный выход в патио, были уже заперты.

В дальнем углу, позади колодца, она увидела людей, сидевших у распахнутой двери в кухню Хуаны. Из двери этого сарайчика падал тусклый свет масляной лампы, и медленным речитативом звучал голос, лица собравшихся были повернуты к свету, женщины в низко надвинутых темных платках, мужчины в шляпах, плечи укутаны серапе.

Услышав шаги Кэт, все повернулись к ней и прозвучало тихое предостережение. Хуана с усилием поднялась на ноги.

— Это нинья! — сказала она. — Иди к нам, нинья, ты, бедняжка, весь вечер одна.

Мужчины тоже встали — она узнала юного Эсекьеля, который, здороваясь с ней, снял шляпу. Марию дель Кармен, новобрачную. Внутри сарайчика, где стояла на полу лампа, — Хулио, недавнего жениха. Были тут и Конча с маленькой Марией, и двое незнакомцев.

— Я слышала голос… — сказала Кэт. — Не знала, что это ты, Хулио. Как поживаешь? И мне стало интересно, что у вас происходит.

На мгновение повисла мертвая тишина. Прервала ее Хуана.

— Да, нинья! Иди к нам! Очень хорошо, что ты пришла. Конча, стул для ниньи!

Конча довольно неохотно встала и принесла маленький низкий стульчик, единственную мебель Хуаны, не считая кровати.

— Я нам не помешала? — спросила Кэт.

— Нет, нинья, ты ведь дружишь с доном Рамоном, verdad?

— Да, — ответила Кэт.

— А мы — мы читаем Гимны.

— Какие гимны? — удивилась Кэт.

— Гимны Кецалькоатля, — ломающимся баском сказал Эсекьель с неожиданной бравадой.

— Так продолжайте! Можно мне послушать?

— Ты услышишь! Нинья хочет послушать. Читай, Хулио, читай! Давай, читай!

Они снова уселись на землю, и Хулио сел возле лампы, но опустил голову, пряча лицо в тени своей большой шляпы.

— Entonces! Начинай! — сказала Хуана.

— Он боится, — пробормотала Мария дель Кармен, кладя ладонь на колено молодому человеку. — Все равно, читай, Хулио! Потому что нинья хочет послушать.

После минутной внутренней борьбы Хулио спросил сдавленным голосом:

— Читать с начала?

— Да, начни с начала! Читай! — сказала Хуана.

Юноша достал из-под наброшенного на плечи одеяла лист бумаги, похожий на рекламную листовку. Наверху был изображен символ Кецалькоатля, называвшийся Глазом: крут с силуэтом птицы посередине.

Глухим голосом он принялся читать:

«Я — Кецалькоатль с темным лицом, живший в Мексике в давние времена.

Пока не пришел чужестранец из-за морей, и его лицо было бело, и говорил он странные слова. Он показал свои руки и ноги, и в них были дыры. Он сказал: Я Иисус по прозвищу Христос. Люди распяли меня на кресте, и я умер. Но я восстал из мертвых и вознесся на небо к моему Отцу. И теперь Отец повелел мне идти в Мексику.

Кецалькоатль спросил: Ты один?

Иисус ответил: Со мной моя мать. Она пролила много слез, видя меня на кресте. Она положит себе на колени голову Сынов Мексики и утешит их в их страданиях, и, когда женщины Мексики будут плакать, она прижмет их к груди и утолит печаль их. И когда она попросит Отца за ее народ. Он исполнит ее просьбу.

Кецалькоатль сказал: Это хорошо. Но, Брат по имени Иисус, с чем ты пришел в Мексику?

Иисус сказал: Я принесу мир Мексике и одену нагого, пложу пищу в уста голодного, дары в ладонь каждому из людей, мир и любовь в их сердца.

Кецалькоатль сказал: Это очень хорошо. Я стар. Я не могу сделать так много. И теперь должен уйти. Прощай, народ Мексики. Прощай, неведомый брат по имени Иисус. Прощай, женщина по имени Мария. Пришло время мне уйти.

И Кецалькоатль посмотрел на свой народ, и обнял Иисуса, Сына Божия, и Марию обнял, Пресвятую Деву, Святую Матерь Иисуса, и удалился. И до его слуха доносилось, как рушились его храмы в Мексике. Но он медленно шел дальше, ибо был стар и утомлен долгою жизнью. Он взошел на крутую гору, к белому снегу вулкана. Он шел, а позади раздавалось стенание умирающих людей и пылало пламя пожарищ. Он сказал себе: Это, верно, стенают мексиканцы! Но я не должен их слушать, ибо Иисус сошел на землю, и он утрет слезы каждому, а его Мать одарит их радостью.

И еще он сказал: Верно, это горит Мексика. Но я не должен смотреть, ибо все мужчины станут братьями теперь, когда Иисус сошел на землю, и все женщины сядут у голубых юбок Марии, улыбаясь, полные мира и любви.

И старый бог достиг вершины горы и посмотрел в синеву небес. И в двери в синей стене он увидел великую тьму и сияющие звезды и луну. А дальше тьмы он увидел одну великую звезду, как сияющие врата.

Тогда поднялось вокруг Кецалькоатля, сверкая крыльями и перьями, пламя вулкана. И на крыльях огня и в сверкании искр взлетел Кецалькоатль, поднимаясь все выше и выше, как пламя огня, как яркая птица, в пространство, к белым ступеням небес, ведущим к синим стенам с дверью, ведущей во тьму. Он вошел в нее и скрылся.

Пала ночь, и Кецалькоатля не стало, и люди на земле увидели только звезду, возвращающуюся на небо, гаснущую под низкими ветвями тьмы.

Тогда люди Мексики сказали: „Кецалькоатля не стало. Даже его звезда пропала. Мы должны слушать этого Иисуса, говорящего на чужом языке“.

И они научились новому языку от священников, которые явились с востока, из-за великих морей. И стали христианами».

Хулио, поглощенный чтением, внезапно замолчал: листовка кончилась.

— Красивая история! — сказала Кэт.

— И правдивая! — воскликнула вечно сомневающаяся Хуана.

— Я тоже так думаю, — согласилась Кэт.

— Сеньора! — крикнула Конча. — Это правда, что небеса там, наверху, и ты сошла по ступенькам, которые как облака, к краю неба, как по ступенькам мола сходят в озеро? Это правда, что El Señor [103]спускается и стоит на ступеньках, и смотрит вниз на нас, как мы смотрим в воду озера на рыбок?

Конча отбросила спутанные космы со своего злого смуглого лица и смотрела на Кэт, ожидая ответа.

— Я не знаю точно, — рассмеялась Кэт. — Но мне кажется, это правда.

— Она верит в это, — сказала Конча, глядя на мать.

— А правда, — спросила Хуана, — что El Sertor, El Christo del Mundo [104], — гринго и что Он с Его Святой Матерью явился из твоей страны?

— Не из моей, но из страны поблизости от моей.

— Слушайте! — воскликнула Хуана. — Господь — грингито, а Богоматерь — грингита. Да это и понятно. Посмотрите! Посмотрите на ножки ниньи! Ну прямо как у Santissima [105]! Посмотрите! — Кэт была в открытых, с одним ремешком, сандалиях на босу ногу. Хуана в восхищении коснулась белой ноги ниньи. — Ножки Santissima. И Она, Пресвятая Мария, — грингита. Она явилась из-за моря, как ты, нинья?