Дэвид Лоуренс - Пернатый змей

— Жаль, мы не убили их всех. Жаль, мы не убили их всех. Надо было убить всех… Где Señora Inglesa?

— Она здесь.

Его черные глаза посмотрели на Кэт. Взгляд его стал осмысленней.

— Спасибо, что спасли мне жизнь, — сказал он, закрывая глаза. Потом: — Уберите лампу.

Солдаты снаружи застучали в стекло, зовя лейтенанта. Вошел черный маленький человек, утирая мокрое от дождя черное лицо, откинул назад густые черные волосы и доложил офицеру:

— Там, на крыше, еще два трупа.

Лейтенант встал и ушел с ним. Кэт тоже вышла на террасу. В ранней темноте хлестал дождь. С крыши спускался огонь фонаря: проплыл по террасе к лестнице, за ним двое солдат несли под дождем труп, следом другая пара со вторым трупом. Сандалии солдат хлюпали на мокрой террасе. Мрачный кортеж проследовал вниз, во двор.

Кэт стояла на террасе, глядя во тьму дождя. Она чувствовала себя неуютно здесь, среди мужчин, солдат. Она спустилась в кухню, где мальчишка раздувал угли в плите, а женщина давила в ступке помидоры для соуса.

— Ох, сеньора! — закричала, увидев ее, женщина. — Пять человек убито, и господина ранили до смерти! Ох! Ох!

— Семь человек убито! — поправил ее мальчишка. — Двое на крыше.

— Семь человек! Семь человек!

Кэт села на стул, потрясенная, неспособная ничего чувствовать, ничего слышать, кроме шума дождя. Вошли двое или трое пеонов и еще две женщины. Мужчины в наброшенных на головы одеялах. Женщины принесли тесто и принялись раскатывать его, лепить тортильи. Они быстро и негромко переговаривались на местном диалекте, которого Кэт не понимала.

Наконец дождь начал ослабевать. Она знала, что он прекратится внезапно. Слышен был громкий плеск воды, хлещущей в баки. И она подумала про себя: «Дождь смоет кровь с крыши, и вода по водостокам попадет в бак. И в ней будет кровь».

Она взглянула на свое перепачканное кровью белое платье. Почувствовала, что замерзла. Встала, собираясь вернуться обратно в темный, пустой без хозяина дом.

— Сеньора! Вы идете наверх? Даниель, посвети сеньоре!

Мальчишка зажег свечу в фонаре, и Кэт вернулась на верхнюю террасу. В комнате, где лежал Рамон, горел свет. В гостиной она надела шляпу и укутала плечи коричневой шалью. Лейтенант услышал, что она в гостиной, быстро вошел и очень любезно и почтительно обратился к ней, приоткрыв дверь к Рамону, лежавшему в комнате для гостей:

— Не могли бы вы зайти, сеньора?

Кэт вошла. Рамон лежал на боку, уткнувшись черными редкими усиками в подушку. Он уже пришел в себя.

— Вы, конечно, испытываете крайнее неудобство, находясь здесь, сеньора Катерина, — сказал он. — Не желаете вернуться домой? Лейтенант отправит вас на машине.

— Может, я могу быть чем-то полезна?

— Ах, нет! Ни к чему вам оставаться здесь! Слишком это неприятно для вас. Я скоро встану и приеду поблагодарить вас за то, что вы спасли мне жизнь.

Он посмотрел ей в глаза. И она увидела, что душа вернулась к нему и это он смотрит на нее, узнает ее, хотя и из своего странного далека, где пребывает постоянно.

Она спустилась вниз в сопровождении молодого лейтенанта.

— Ужасный случай! Это были не просто бандиты, сеньора! — пылко сказал молодой человек. — Они пришли не грабить. Они пришли убить дона Рамона. И если бы не вы, им бы это удалось! Только подумайте, сеньора! Дон Рамон лучший человек в Мексике. Возможно, во всем мире на найдется человека, подобного ему. И у него нет личных врагов. У него нет врагов среди людей. Нет, сеньора. Ни одного! Но знаете, кто будет его врагами? Священники, а еще Рыцари Кортеса.

— Вы уверены? — спросила Кэт.

— Уверен, сеньора! — в гневе воскликнул лейтенант. — Смотрите! Семеро убито. Двое — это вооруженные слуги, охранявшие загуан. Мартин, личный слуга дона Рамона! — ах, как он был предан ему, как отважен! Дон Рамон никогда не простит его смерти. Кроме того, двое людей было убито на крыше и двое во дворе, их застрелил дон Рамон. Еще один — человек, которого ранил Мартин, упал и сломал ногу, так что мы поймали его. Пойдемте, посмотрим на них, сеньора.

Они спустились во двор, сырой после дождя. Под навесами горели небольшие костры, вокруг которых с беспечным видом сидели на корточках маленькие смуглые солдаты и стояла горстка пеонов в наброшенных на плечи одеялах. На другой стороне двора переступали копытами и позвякивали сбруей кони солдат. Прибежал мальчишка с тортильями, завернутыми в полотенце. Смуглолицые солдатики посыпали тортильи солью и принялись есть, впиваясь в них мелкими, белыми, сильными зубами.

Кэт увидела огромных быков, лежавших под навесом, и неподвижные повозки. В углу жевали люцерну несколько ослов.

Офицер шагал рядом с Кэт, отблеск костров сверкал на его шпорах. Он подошел к машине, забрызганной грязью, которая стояла посреди двора, потом к своему коню. Достал из-под седла электрический фонарик и повел Кэт в конец навеса.

Там он внезапно включил фонарь и направил луч света на семь мертвых тел, лежавших в ряд. Двое с крыши были мокрые от дождя. Тот, которого убил Рамон, лежал, отвернув темное, толстое дьявольское лицо; здоровенный тип. Тот, что напал на нее, уже закостенел. Мартина ударили ножом в шею возле ключицы; казалось, он смотрит на крышу навеса. Остальные были два пеона в белом и два человека в черных башмаках, серых штанах и синих рабочих куртках. Все неподвижные, вытянувшиеся, мертвые и почему-то немного нелепые. Возможно, такими ужасными и абсурдными делает мертвецов их одежда. Но всегда еще и тот гротескный факт, что их тела — пустые оболочки.

— Вот, смотрите! — сказал лейтенант, касаясь тела носком сапога. — Это шофер из Сайюлы; этот — лодочник, тоже из Сайюлы. Эти двое — пеоны из Сан-Пабло. Этого, — лейтенант пнул труп, — мы не знаем. — Его слова относились к человеку, убитому Рамоном. — Этот же, — он пнул другого, с вытянутым черепом, с которым сражалась она, — из Ауахихика, он был женат на женщине, которая сейчас живет здесь, с пеоном. Видите, сеньора! Шофер и лодочник из Сайюлы — люди Рыцарей Кортеса; а те два пеона из Сан-Пабло — люди священников. Они не бандиты. Это была попытка политического убийства. Но, конечно, они все бы разграбили, все, сумей они убить дона Рамона.

Кэт смотрела на мертвых. Трое были видные мужчины: один из них, лодочник, с правильными чертами лица, окаймленного узкой бородкой, был просто красив. Но смерть превратила его красоту в пародию. Все они были в расцвете лет. Однако мертвым им даже до этого не было дела. Они были ужасны, но им было все равно, потому что они были мертвы. Они были пусты. Возможно, даже при жизни их тела были в определенной степени лишь красивой оболочкой, внутри же — пустота, пшик.

В какой-то миг у нее промелькнуло желание, чтобы нападавшие не были бы так красивы, как эти смуглые индейцы. Даже их красота неожиданно вызвала у нее чувство гадливости, темная красота полуодушевленных, полуразвитых существ, след которой остался в их первобытном, как бы рептильном, спокойствии. Ее передернуло от отвращения.