Эдуард Пашнев - В году тринадцать месяцев

Хлопнула дверь в соседней комнате, где сидела секретарша. Пробубнили голоса (один взволнованный, с грубоватыми интонациями, другой еле слышный, девчоночий), и в кабинет с преувеличенной вольностью, с преувеличенно развязными движениями вошла Анна Федоровна. Ничего не сказав, не спросив разрешения, не узнав, свободен ли директор, она вошла и принялась ходить по кабинету от стены к стене. Андрей Николаевич выключил магнитофон.

— Я слушаю вас, Анна Федоровна.

— Я ушла из класса!

Она села наконец на сдвинутые у стены стулья. Но опустилась с такой силой, что сиденья под ней разъехались и она едва удержалась за спинки стульев, чтобы не упасть.

— Что случилось?

— Ничего особенного. Меня помиловали! Знаете: «Казнить, нельзя помиловать!» передвинули запятую!

— Вы не волнуйтесь, Анна Федоровна. Сейчас я с ними поговорю. Накажем виновных.

— Нет, не надо! Я сама ушла.

— Как!

— Очевидно, совсем… из школы.

— Класс на месте? Или опять убежали?

— Не знаю. Меня это больше не интересует. Я подвела черту!

И она сделала резкий жест перед собой, подводя яростную невидимую черту. Андрей Николаевич вышел из-за стола, приблизился к двери и, глядя одновременно на учительницу и на секретаршу, сказал:

— Ира, скажите Нине Алексеевне, что в 9 «В» пустой урок. Анна Федоровна неважно себя чувствует.

Девушка молча кивнула, директор прикрыл дверь. Анна Федоровна стукнула рукой себя по колену.

— Все! Хватит! Я в магнитофонную эру не гожусь.

— Кто-нибудь принес на урок магнитофон?

— Вы принесли, Андрей Николаевич, вы принесли! Газета принесла. Вы, надеюсь, читали? Меня уверяют, что новые программы требуют от учителя, чтобы он был драматургом, режиссером и актером своего урока. Вот это место. Я даже пыталась, готовилась, не выходит, Не я режиссер этого урока и отведенную мне роль не желаю играть.

— Какую роль?

— Прощеной учительницы. Злые мальчики и девочки решили, что учительницу можно простить. Ее не переделаешь. И стали добрыми мальчиками и девочками. Они решили испытать на мне свою доброту.

— Что же тут плохого? Мы их учим доброте.

— Быть добрым в иных случаях — это быть жестоким. Не понимаете?

— Я не понимаю, о чем вы говорите. Если ничего не произошло в классе, то почему вы здесь?

— Произошло! Произошло! Они оскорбили меня своим великодушием. Ну, как я вам объясню, если вы не понимаете?

— Вы устали, Анна Федоровна. Вам надо отдохнуть.

— Да, мне надо отдохнуть. Я сейчас напишу. У вас найдется лист бумаги?

— Анна Федоровна…

— Не дадите бумаги?

— Нет.

— Я вам пришлю по почте.

Она поднялась и, пока шла к двери, несколько раз одернула на боках свитер. Зазвонил телефон. Андрей Николаевич не сразу, после небольшой паузы, взял трубку. Звонил чей-то папа. Голос у него был сердитый. Андрей Николаевич никак не мог понять, что сердитый папа хочет. Он думал об ушедшей учительнице.

— Как вы сказали, ваша фамилия?

— Вы — директор?

— Да, я директор.

— Прибылов с вами говорит из Горпроекта. Мне сказали, что калькулятор передали вам.

— Какой калькулятор?

— ЭВМ, счетная машинка в виде блокнотика.

— Да, — сказал Андрей Николаевич, — да, передавали.

Он вспомнил — Коровина Светлана Викторовна принесла ему вчера этот «блокнотик». Он поискал его на столе, под газетой, под бумагами.

— Алло! — сказал нетерпеливо сердитый папа.

Андрей Николаевич вспомнил, что положил «блокнотик» в ящик стола Он порылся, нашел.

— Фамилия вашей дочери…

— Такая же, как у меня, — Прибылова Оля!

— Вам надо зайти в школу, забрать калькулятор. И, пожалуйста, проследите, чтобы ваша дочь не приносила в школу никакой счетной техники. Алло, вы меня слышите?..

— Эта вещь принадлежит дочери. И прошу вас вернуть калькулятор ей, — жестко, с нажимом на последних словах проговорил сердитый папа. Андрей Николаевич считал, что все уже объяснил, и отвлекся от разговора, стал думать об Анне Федоровне. Вернее, он никак не мог сосредоточиться на разговоре.

— Фамилия вашей дочери — Прибылова?

— Разве я говорю, что у нее другая фамилия? Прибылова Ольга. Я — ее папа.

— Не Ольга, Оленька, — сказал директор. — Она учится в третьем классе. — Он прочитал по бумажке, приложенной к калькулятору: — В 3 «А» классе. Ваша дочь не знает таблицы умножения.

— Учите ее думать, а считает пусть машина.

— К тому же это, вероятно, дорогая вещь для третьеклассницы?

— Дорогая? Не знаю, — сказал сердитый папа, раздражаясь все больше. — Двести рублей — это дорого? Всего двести рублей, чтобы облегчить ребенку, человеку, всему человечеству примитивный процесс вычисления. Прошу вас вернуть калькулятор дочери.

— Но мы не можем позволить. У нас в старших классах никто не пользуется…

— Не позволяйте, но не отбирайте у моей дочери того, что является прогрессом. Для нее этот «блокнотик» — образ жизни, подарок ко дню рождения. Извините!

— Послушайте! — рассердился Андрей Николаевич. — Нельзя же так разговаривать с педагогами вашей дочери даже с позиции нового образа жизни. Если вы действительно хотите, чтобы она не только считала, но и думала, чувствовала.

— Извините! — повторил папа с раздражением и повесил трубку.

Андрей Николаевич тоже с раздражением бросил свою трубку на рычаги. «Робот какой-то, а не папа. «Учите ее думать…». Научишь такого думать».

«Блокнотик» так и остался у Андрея Николаевича в руках. Он его вертел, пока разговаривал. И теперь, успокаиваясь, нажимал на клавиши с удобными вмятинами для пальцев. На экране в верхней части калькулятора загорались и гасли ярко-зеленые, очень приятные для глаз группы цифр. Поставив локти на стол, директор разглядывал калькулятор, держа его перед глазами, проделывал простейшие операции: к двум прибавлял три, получалось — пять. И все это — нажатием кнопок, включением зеленых огоньков. «Действительно, образ жизни, — думал он, — но почему же этот образ жизни вызывает такое раздражение против школы?» Вернулась Ира, и, войдя в кабинет, чтобы доложить, помедлила секундочку, не решаясь оторвать директора от его занятия. Глаза его сосредоточенно смотрели на калькулятор, не видели девушку. Брови хмурились.

— Что, Ира? — спросил директор.

— Девятый класс… Девятый «В»… Нина Алексеевна там… Они сидели тихо.

— Анна Федоровна где?

— Не знаю.

— Хорошо, Ира.

Глаза Андрея Николаевича продолжали следить за экраном калькулятора. Стрельнул в девушку зрачок с коричневой крапинкой-черточкой, словно отразил вспыхнувший под нажатием кнопки минус. В минуты раздражения, сердитых раздумий, обиды асимметричность взгляда становилась особенно заметной. Такой взгляд притягивал к себе, хотелось узнать, что случилось. И секретарша задержалась еще немного в кабинете, прежде чем уйти. Взяла вазу с цветами, чтобы поменять воду, и, уходя, оглянулась еще раз через плечо.