Эдуард Пашнев - В году тринадцать месяцев

— Сейчас чайник закипит, — сказала Ольга Дмитриевна.

Ирина брезгливо отвернулась к окну. Неряшливость матери ее раздражала.

— Ты бы хоть кофточку другую надела, — бросила Ирина, — а то вся торчишь наружу.

Мать ничего не ответила. Ирина почувствовала, что у нее порозовели щеки от справедливого гнева на мать, которая считает возможным выходить замуж и не считает нужным следить за собой. Опустилась. Она возмущенно передернула плечом и пошла в ванную помыть руки.

На батарее сушился черный лифчик, старый-престарый. Хоть он и был сшит из крепкого черного материала, но, как и ситцевая кофта, от ветхости и заношенности светился. Бретельки, видимо, несколько раз обрывались и были заново сшиты, а сам лифчик был заштопан в нескольких местах, надо было снова его основательно штопать или выбрасывать.

Ирина машинально взяла в руки детское мыло, но тут же бросила назад в мыльницу, сдернула лифчик с батареи и, потрясая им, появилась на кухне.

— Его давно пора выбросить, а ты все стираешь, — и демонстративно бросила в помойное ведро. Мать выхватила лифчик из мусора и виновато сказала:

— Что ты хулиганишь? Он у меня один.

Ирина недоверчиво засмеялась.

— Насколько я помню, этой тряпке уже лет шесть.

— Семь.

— Можно подумать, что ты больше не покупала.

— Ни одного, — ответила мать и покраснела. Ей стало стыдно.

— Ну, разумеется, он стоит миллион, — скривилась дочь.

— Миллион не миллион, а денег стоит. Не жестянки, а рубли.

— Какую ерунду говоришь. На холодильник у тебя были деньги, а на лифчик нет?

Разве могла Ольга Дмитриевна объяснить дочери, как это бывает. Каждый раз, когда она подумывала об этой мелкой покупке, находились другие, более важные. Если бы она купила себе его в прошлом году, например, трех рублей не хватило бы Ирине на новое пальто.

Сейчас деньги есть, Федор Петрович не прячет от нее ни свою пенсию, ни свою театральную зарплату. Но она стесняется брать эти деньги.

На плите заклокотал чайник. Из носика выплеснулась струйка воды и зашипела, заворчала. Но Ольга Дмитриевна пошла из кухни, словно не слышала.

Ирина постояла немного, подошла к ванной, потянула дверь на себя. Не поддается: закрыта на задвижку. Дочь подергала легонько, потом постучала нерешительно.

— Мама!

Мать не открывала, Ирина не решилась больше стучать. Наконец дверь скрипнула.

— Ну, что тебе? — спросила Ольга Дмитриевна.

Девушка стояла перед немолодой женщиной и не знала, что сказать. Просто стояла и смущенно смотрела. Что ж, она и правда немножко виновата, но извиняться и оправдываться не привыкла. И вообще, хватит об этом, ма?

Ольга Дмитриевна все поняла, хоть и не услышала от Ирины в оправдание ни единого слова. Где бы это записать, какими чернилами, что дочь, хоть и молча, но признала себя неправой? Расскажешь Федору Петровичу — не поверит.

— Ладно, — махнула рукой Ольга Дмитриевна, — не думай об этом. Сейчас подам ужин.

Всегда уверенная в себе, Ирина потерялась. Что происходит?

Туфли, лифчик… Два открытия в один день Конечно, мать немолода, ее время прошло. Но эта тряпка…

Ирина выгребла из шкафа все свое великолепное белье и свалила на диван.

— Вот, — сказала она чуть не плача, — выбирай любой.

— Куда они мне? На нос?

— Не смей так говорить! — крикнула Ирина.

— Мне же другой номер нужен, — мягко сказала мать, — четвертый.

Утром Ирина выглянула в окно и поняла: сегодня или никогда. Начинался листопад, о котором веселые трамвайные таблички с желтыми буквами «Осторожно, листопад» предупреждали за две недели.

Сегодня или никогда. Сегодня… Непременно сегодня. Она боялась идти вниз и стойко держалась: умылась, причесалась, позавтракала. И лишь мимоходом по пути в институт разрешила себе заглянуть в почтовый ящик.

На лестничной площадке крутились две девчонки: Лора и ее черноволосая подружка. Они сосредоточенно просовывали в дырочки ящика под цифрой 5 палочки и пытались что-то достать. Ирина на цыпочках подошла сзади, негромко, чтобы не испугать, спросила:

— Вы что тут делаете?

Девчонки не испугались.

— Кто-то к вам мусор бросает.

— Какой мусор?

Ирина заглянула в щелочку: там лежал кленовый лист.

Во время большого перерыва, когда Игорь пришел за ней, чтобы идти обедать, она показала ему осеннее письмо.

— Первое? — спросил он.

— Да, — с гордостью ответила Ирина.

В столовой Игорь с достоинством молчал и сосредоточенно ел винегрет, рассольник, потом голубцы. Но он чувствовал, что наступил критический момент. Все очень просто: надо противопоставить этим листьям такое, что заслонило бы их.

На следующий день Ирина вышла из дома, чтобы идти в институт, но ее ожидал сюрприз — зеленый огонек такси. Игорь распахнул дверцу и пригласил:

— Прошу вас, леди!

Ирина впрыгнула в автомобиль, положила папку на колени и откинулась на сиденье. Но когда институт остался позади, она повернулась к нему изумленно и засмеялась.

— Что это значит?

— Вопросов не задавать. Телеграмму матери дашь, чтобы не волновалась, с дороги.

— Что ты придумал, сумасшедший?

— Вопросов не задавать.

Машина вылетела на широкую трассу Москва — Симферополь. Ирина поняла, что они едут в Москву.

Это была бешеная захватывающая гонка. Деревья шарахались в сторону, тяжелые громоздкие машины, везущие бетонные плиты, врывались натужным ревом в открытое окошко и тотчас же пропадали, оставались где-то сзади. Игорь держал Ирину за плечи и загадочно улыбался.

Я ему третью скорость в магнитофоне сделал? Сделал. Я ему электропроводку в сарай протянул? Протянул. Я ему два старых будильника отремонтировал так, что хоть на выставку? Отремонтировал.

А он заставил меня экзамены сдавать в девятый класс. А все Генка Морозов. Наобещал с три короба: брат такой-сякой, директор заочной школы. А оказалось и не такой, и не сякой. Просто стоящий мужик, хоть и подвел меня с аттестатом зрелости. А деньги мои не взял наличные и высмеял еще.

— Я, — говорит, — обещал тебе аттестат выдать, когда школу закончишь.

— А как же я ее закончу, если я в ней не учусь?

Он говорит:

— О-о-о! Есть выход. Поступай…

А сам хохочет. Так и пришлось мне на общих основаниях садиться в девятый. Но я все равно на следующий год в Москву поеду, в университет имени Ломоносова. Я решил за один год два класса закончить. Экстерном. Генка уже попал в политехнический институт. Он и меня сбивает на технику, но я считаю, что у меня технического образования и так много. Я очень просто могу своими руками собрать и разобрать хоть магнитофон, хоть паровоз. Дали б только детали. Какой болт к какой резьбе подходит, это мне понятно с первого взгляда. Меня интересуют философские вопросы жизни. Я вот, например, думаю, что вся природа состоит из звезд. А про звезды я все время думаю, потому что профессия у меня такая. Я же восемь часов в день в трампарке делаю звезды. Они летят и когда режешь, и когда свариваешь два куска. Все звезды и звезды, звезды и звезды. Моя философия от моей горелки идет. А огонь, между прочим, весь состоит из звездочек. Даже тот, который у памятника погибшим горит. Вечный огонь.