Эмэ Бээкман - Чащоба

Время от времени, задумавшись, Лео опускался на какую-нибудь скамейку, в старом доме имелись десятки причудливых мест для сидения, начиная от кресел в стиле югенд и до крепко сбитых крестьянских лавок. Лео проверял свои наброски, вновь перемерял какой-нибудь отрезок стены, тут же вскакивал, простукивал молотком перегородку, ставил стремянку, забирался под потолок и колупал угол стамеской — прежний облик дома постепенно вырисовывался в его воображении.

Весь нижний этаж, кроме кухни, кладовок и лестничной клетки, оказался единой просторной и когда-то, видимо, роскошной комнатой, вернее, залом. Еще накануне, при беглом осмотре дома в сопровождении сестер и Вильмута, Лео обратил внимание на очевидную странность: пятиугольная, с декоративной нишей печь выглядела в тесной комнатенке навязчиво громадной. Изразцовая площадь обогрева не сочеталась с кубатурой помещения. За этой явно перетапливаемой комнатой находилась чудная, вытянутая комнатенка, с единственным окном в конце. Рядом еще одна подобная кишка, на этот раз с тремя высокими окнами в продольной стене — странный светлый коридор, который кончался тупиковой стеной и никуда не вел.

Все эти несуразные комнаты были результатом более поздних реконструкций. Перестройки явно предпринимались постепенно, по мере уменьшения потребностей былых хозяев в просторном жилье. Люди старели, менялись времена, перестали устраиваться приемы, здесь давно уже не танцевали — зал утратил для них смысл. Жизнь сама собой поутихла, меньшее помещение казалось приветливее огромного зала, и первая поставленная перегородка отрезала от зала три расположенных один возле другого и смотревших на запад окна, но западные ветры в этих краях преобладают, и через щели рассохшихся рам начал задувать холод. Стареющие люди радовались: легче стало переживать зиму, печь съедала меньше дров. Мелочи быта становились существенными, тем более что во время войны положение с березовыми дровами резко ухудшилось, крестьяне больше не подвозили к сараю звонких поленьев.

Старость с грустной радостью оглядывается назад — вот были времена! — и с горестью смотрит вперед. Жизненный круг все сужался. Тем временем общественные хозяйства завладели хуторскими лесными покосами. До сих пор они требовали постоянного прорежения и давали топливо. Государственный лес подчинялся производственным планам, оттуда сюда, в захолустье, ничего не перепадало. А кровеносные сосуды старичков в господском доме все сужались, сердце перегоняло кровь со все большим трудом, а осени, зимы и весны, по сравнению с прежними, казались все холоднее. Даже летом, в дождь, было приятно развести в печи огонь, это тоже слегка оживляло.

Потом размеры бывшего зала уменьшили еще и другой перегородкой, так что огромная печь обогревала теперь совсем маленькую комнату. Лео представил себе этот господский дом погруженным в зимний сон посреди нетронутого снега. Единственный признак жизни — узенькая тропка от двери до колодца. И уже никто не нуждался в отгороженных от зала помещениях, не говоря уже о верхнем этаже. Лишь в центре дома теплилась замедленная жизнь, тут же возле печи стояли кровать, обеденный стол, два стула с высокими спинками, на которых можно было и вздремнуть.

В молодости кажется, что потребности развиваются лишь в одном направлении, они беспрестанно растут, лишь бы успеть скорее сгрести в охапку мир. Позднее незаметно подступает момент отступления, человек начинает от всего отстраняться, отвоеванный у мира для себя простор уже страшит, много ли нужно, хватит и закоулка.

Мать Лео в последние годы тоже пользовалась только кухней, комнаты стояли пустые. Она словно бы и не чувствовала себя дома, будто ютилась во временном жилье. Лео упрекал ее в неприхотливости, ну почему она должна спать на кухне, на убогой койке, если в комнате стоит большая кровать с шелковым одеялом и горой подушек. На недовольство сына мать смущенно и виновато улыбалась, она не могла объяснить, почему она избегает чистых и застеленных кружевными простынями и скатертями комнат и только изредка заглядывает туда, словно в безжизненные музейные покои.

Похвально, что три сестры еще ценят ощущение простора.

И Лео захотелось стать союзником старого дома. Хотя бы из почтения к творчеству неведомого ему коллеги. Подумать только, в зале был кассетный потолок, который потом забили фанерой. Лео не считается со временем, чертит планы этажей, на которых отмечает подлежащие слому ненужные перегородки, указывает, где под картоном и обоями упрятаны двери, обращает внимание на потолок зала, чтобы освободить его от позднего покрытия. Он внушает сестрам, что их владение может стать архитектурным памятником, подогревает их тщеславие, может, у них хватит упорства на реставрацию.

Если бы Нелла оказалась в компании сестер, она бы нашла подтверждение своему убеждению, что основная масса людей хорошая, деятельная и старательная, не похожая на недостойного друга Лео Вильмута. Рассуждения сестер за утренним кофе прозвучали бы для ушей Неллы музыкой. Дом, его окружение поднимают у сестер тонус. Они говорили о распределении труда между собой, принципы ведения планового хозяйства были ими хорошо усвоены. Постепенно они собирались открыть в хлеву скромную животноводческую ферму: корова — ее назовут Белладонной, — плюс свинья и с десяток овец — неприхотливость этой скотины общеизвестна, — куры уже поклевывают во дворе. Лео осторожно поинтересовался, каким они располагают транспортом — и услышал гимн велосипеду и лыжам. В социальном смысле сестры считали себя во всех отношениях положительной группой. Чем больше окажется тех, кто сам производит для себя пищу, тем меньше будет забот у государства. Они не были равнодушными к собственным интересам, это особенно подчеркивалось, когда речь шла о корнеплодах. Они увеличат количество грядок и в будущем станут потреблять лишь выращенные ими самими, не отравленные химикатами овощи. Продаваемая на городском рынке морковка обычно пахнет керосином. Уж у них-то хватит терпения, чтобы прополоть грядки, а не обливать их каким-нибудь вонючим составом.

У сестер был разработан план почти на десять лет вперед. В него входили и теплица и пасека. Возделать полоску земли и посеять ячмень было бы тоже неплохо. Можно будет иногда сварить пиво.

Наконец они дружно расхохотались.

Лео освободился от скованности. Слушая сестер, он печально думал, что столь оптимистичных людей ему трудно вынести. Или это был просто спектакль современных бабушек? Наконец-то явился зритель, которому можно было выдать за звонкую монету все что угодно. О сестрах Лео ничего не знал. Одни предположения и то, что видно с первого взгляда. Старшая Хельга несомненно выступала в роли ведущей. Такие женщины привыкли командовать. Еще неизвестно, на самом ли деле она бросила свою большую семью на произвол судьбы или же просто надоела молодым и ее выставили за дверь? По виду она была старомодной добродушной хуторянкой, хоть печатай портрет на обложке крестьянского календаря. Умеренная полнота деловитого и здорового человека, рыжеватые редкие и ухоженные волосы, чрезвычайно подвижные руки. Время от времени в желтоватых глазах Хельги зажигалась своеобразная готовность к действию, подобный взгляд бывает у людей, которые рьяно устремляются в бой, если кто-то ненароком затронет их права. Лео был уверен, что товарищи по работе вздохнули свободнее, отправив ее на пенсию. Такого рода люди, как Хельга, считают само собой разумеющимся, что их рабочий стол находится в наилучшем по освещенности месте; в то же время неудобно сидеть спиной к двери: не видишь, кто входит и зачем. Главное — прочное главенствующее положение в своей среде. Такие, как она, и не стремятся взлетать выше, чем крылья поднимают.