Эмэ Бээкман - Чащоба

Если бы сестры, знакомясь, не выстроились по возрасту, Лео посчитал бы Урве самой молодой. Этой даме, видимо, раньше никогда не приходилось хлопотать возле закопченной плиты и носить из колодца воду. Несмотря на утреннее время, она была слегка накрашена. Хотя она и поддакивала сестрам, хохоча с ними наперебой, с ее лица не сходило высокомерие. Бросалось в глаза, что она озабочена своими руками: при малейшем действии пользовалась перчатками, они у нее были разные, и кожаные и простые. Резиновые перчатки она хранила от солнечного света в бумажном мешочке. Припудривала их после употребления тальком и ловким движением выворачивала наизнанку. Зато Сильви, младшая наверное, до того как поселиться в деревне, вообще не вела упорядоченной жизни, ее манера держаться выдавала несобранность и лень. Все время забывала, что за столом следует сидеть прямо, с удовольствием переставляла локти по обе стороны тарелки и не обращала внимания, если под локоть попадалась ложка или вилка. Старшие сестры явно занимались перевоспитанием младшей. Лео казалось, что Сильви любит по ночам бодрствовать и, подперев рукой подбородок, читать в постели романы. Видимо, иногда ранним утром она ни с того ни с сего вставала, натягивала теплый халат, варила себе крепкий кофе, всматривалась в темноту за окном, думала о бренности жизни и снова забиралась в постель, чтобы сладко и беззаботно проспать до позднего утра.

Почему все же сестры велели Вильмуту доставить его сюда?

Могли бы сразу сказать, что нужно составить поэтажный план дома. Лео отлично знал, как трудно в нынешнее время получить квалифицированную услугу; чтобы найти соответствующего специалиста, приходилось изворачиваться и хитрить. Но к чему здесь напускать дурацкую таинственность? Какое-то странное знакомство пятидесятилетней давности. Хорошенькая компания: шестилетний Лео, сестры, соответственно, трех, четырех и пяти лет. О чем они только могли философствовать, чтобы так запомниться друг другу!

Чем старше становится мужчина, тем меньше он выносит женские хитрости. Если есть что сказать, пусть выкладывают напрямую. Подразнивание выглядит просто нелепо. Лео не собирался ни с кем из них заводить шашни, он уже не в том возрасте, чтобы ворковать голубком, сестры — тем более.

Мысли Лео снова перекинулись на Неллу. Будь она тут, взаимоотношения сразу бы определились. Все бы уложилось в привычный масштаб: есть отдыхающие, которые, к примеру, снимают на верхнем этаже две комнаты, договариваются с хозяевами о столовании, обязанности и границы установлены, никаких путаных отношений.

Человек и без того постоянно заходит в тупик со своими мыслями и чувствами, и чем старше он, тем чаще. Ориентироваться в своем внутреннем мире становится все сложнее. Повседневная жизнь должна быть проще. В противном случае смешивается внутреннее и внешнее напряжение, и человек превращается в несносного недотрогу. И себе беда, и другим забота.

Лео дошел со своим планом до второго этажа. Он начал с комнаты на северной стороне, расположенной над кухней. Одну стену разделял громоздкий дымоход. Возле него стояли комоды, справа светлый, слева темный. У части ящиков отсутствовали ручки. На комодах в изобилии громоздился всякий хлам: выщербленные по краям вазы, старомодные фаянсовые кувшины для умывания, украшенные синими мельницами и крестьянскими девушками, угольные утюги. Один из них, тот, на который капала с потолка вода, был покрыт ржавчиной. Повсюду лежал толстый слой пыли, годами тут никто не прибирался. Лео поискал место посвободнее, куда положить свои бумаги. На хромой плетеный столик — неужто у него одна ножка усохла? — также была навалена всякая всячина. Бутылки и банки, журналы послевоенных лет, на развалившихся стопках журналов валялись пожелтевшие от времени бумажные самолетики. Со светлого комода свисал краешек какой-то красной ткани, после небольшого колебания Лео решил использовать ее как тряпку, чтобы стереть пыль. Он взялся за этот краешек, осторожно потянул — если мыши устроили там гнездо, то пусть уберутся на лучшие угодья. Тряпка тянулась и тянулась, пока не соскользнула на пол. Лео понял, что держит за рукав хламиду рождественского Деда Мороза. Белый ватный воротник был в целости, мыши не растащили его по своим норам. Расставив ноги, Лео застыл посреди кладбища старой мебели, среди бутылок и банок, старой одежды и прочего тряпья, чувствовал себя паршиво. В воображении своем он уже освободился от оцепенелости, натянул на себя красный халат, нацепил обнаруженную в комоде бороду из пакли и направился через солнечную лужайку, прошел под шелестевшими березами, вошел в кусты, перепрыгнул через заросшую канаву и достиг густого темного леса. Впереди должна быть поляна, где падал разлапистый снег вперемешку с мягкими варежками и носками, шарфами и перчатками. Мать была очень молода и хохотала посреди поляны. Смешило, что все, что падало с неба, ей предстояло еще связать и раздарить.

Когда-то в школьные годы, перед рождеством, они впятером — Вильмут, Ильмар, Эрнст, Вальтер и конечно же он сам — скатали из талого снега на болоте множество снежных баб. Тайком притащили из дома армяки и жилеты, картузы и обвислые шляпы и вырядили во все это снежные фигуры. Они так разукрасили болото, что в сумерках от зрелища захватывало дух.

Но мало того. Разрезали на половинки целую корзину брюквы, выдолбили, залили овечьим жиром, вставили фитили — позвали рождественским вечером на болото девушек. Люди всем миром благоговейно молились в церкви, а по болоту разносились озорные вскрики и визги. Зажженные плошки из брюквы горели, свет их манил и отпугивал: разряженные снеговики казались одушевленными привидениями, выбравшимися на простор из болотных дебрей.

Кто-то привел с собой маленькую Эрику, Лео в тот рождественский вечер не обратил даже внимания на укутанную малышку.

Спустя много лет Эрика припомнила эти снежные фигуры и огоньки. Было жутко и красиво, так она сказала.

Лео давным-давно уже не вспоминал свое детство. Он считал признаком старческого маразма откапывать свой далекий душевный трепет. Тем более что юность его не была столь светлой, чтобы умиляться ею.

Всегда и во все времена именно дети больнее всего ударяются о безжалостное требование жизни: ты должен подтвердить свое право на место под солнцем. Должен заботиться о том, чтобы оставаться среди людей. Детство Лео прошло на воле, для мальчишки были открыты поля, рощи, поляны; он жил в просторном доме. И все же Лео еще мальчишкой почувствовал, что он словно бы и не принадлежит той среде, в которой жил; не то чтобы он существовал по чужой милости, однако ему никак не удавалось целиком втиснуть себя в свод привычных обычаев, укоренившихся в сознании людей. Господствовавшие в то время понятия как бы уязвляли его, делали его ощущение простора зачастую обманчивым и мнимым. Со временем все упростилось, уклад жизни демократизировался, старые предрассудки в большинстве своем рассеялись, новые условности не были столь непоколебимыми, как прежние. Вообще с течением времени растворилось столько старых и непреложных норм, что понемногу стало даже недоставать некоторых из них; расплывшиеся очертания канонов усугубили трудности приспособления, что вызывало какие-то странные, неопределенные страдания.